"Иван Григорьевич Подсвиров. Чинара " - читать интересную книгу автора

- Привел! - ликовал Евграф Семеныч, поспешая на свое место. - Вот он
перед вами, Арина Филипповна, собственной персоной!
Евграф Семеныч возбужденно рассказывал, как он бежал во тьме по
кротовым кочкам, прямиком к сторожке и как не поверил Костя вести о
возвращении Арины.
Костя стоял, потерянно передергивал плечами, пока Арина не осадила
Евграфа Семеныча холодным замечанием:
- Евграф... забыла, как вас по батюшке, вы бы поели борща. У меня в
ушах зудит от вашего крика. - И обратилась к Косте: - Садись возле меня.
Молодец, что пришел.
Евграф Семеныч сник, взял ложку и потянулся к тарелке. Остальные
затихли, с интересом наблюдая за Костей. Марея отодвинулась к Григорию,
подперла щеку рукой, задумалась вроде о чем-то своем, далеком. Зрачки ее
сузились, потемнели. Костя снял с головы кабардинку, отер ею капельки пота
со лба, изрезанного двумя продольными морщинами, словно затянувшимися
шрамами.
На мощный шишковатый лоб свисали серо-пепельные волосы, пятерней он
откинул их на сторону. Помедлил, решая, куда бы определить кабардинку, и
кинул ее в подол Климихе, присевшей возле печи на опрокинутое вверх дном
ведро. Климиха встала и молча повесила кабардинку на гвоздь, забитый в
балку, на которой давным-давно, еще перед войной, висела на крепких
веревках люлька.
Костя двинулся к столу, сел рядом с Ариной, теряясь от ее близости,
боясь прикоснуться к ней плечом. Арина сама налила ему из бутылки, потом
себе и сказала:
- За нас!
Костя пил редко, раз в году, не понимая, что люди находят в вине, но
сейчас он выпил с удовольствием и даже не почувствовал горечи во рту.
Однако хмель взял свое, ему сделалось светло и радостно, и он сознался:
- Я торопился. Как ты кликнешь, я всегда тороплюсь.
Помнишь, ты позвала ребят кататься на санках? Месячно было, морозно. Я
первый примчался.
- Не помню, - Сказала Арина, - А на кого ты сторожку оставил?
- Пустая. Воров у нас нынче мало, у людей свое девать некуда. Но я
скоро побегу.
- Тогда и нечего торопиться, если воры перевелись.
Побудь. Мне с тобой веселее.
Горячая, ласковая волна хмеля подкатывалась к его сердцу, оно куда-то
падало и опять взмывало, перехватывая дух, как на качелях. С той минуты,
как он увидел Арину, им овладело состояние, близкое к счастью; он забыл
про себя и про свою неловкость, мало сам понимал, о чем говорил с Ариной,
и как бы совсем не замечал в хате других. В последние годы он уже терял
надежду на возвращение Арины и совсем не помышлял быть когда-то
приглашенным ею на вечер. Не сон ли он видит? Ведь это почти невозможно -
наяву сидеть с нею рядом, ощущать ее дыхание, слушать этот почти забытый
голос. Но во сне все глухо и смутно, а тут, в хате, - отчетливо, ясно...
- Костя! - сказала Арина. - А мы с тобой странные, чудные люди. Мы
вольные птицы! Многого от жизни не просим - ни почета, ни должностей.
Живем, от других не зависим.
- Нам должности ни к чему, - сказал Костя. - Да и не дадут их нам.