"Роман Подольный. Согласен быть вторым" - читать интересную книгу автораБеленький в предпоследнем ряду (я вздрогнул, так неожиданно услышав свое
имя), - я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь на свете, даже равновеликий Рембрандту, имел право прикасаться к его полотну. Прочь, профаны! Простите, Филипп Алексеевич, что я употребляю это обидное слово, но все мы здесь рядом с Рембрандтом - профаны. Поставьте теперь "Венеру" Веласкеса и, пожалуйста, не повторяйте этой шутки. Она дурного тона. Впрочем, одну минутку. Я хочу еще раз посмотреть... Да, в этом что-то есть. Ну ладно. Какой диапозитив я просил вас только что поставить? Лекция пошла обычным чередом. Впрочем, назвать любую лекцию Василь Васильевича обычной - невозможно. И сейчас мы все слушали его завороженно, все, в том числе "профан", по прозвищу дед Филипп, судя по блаженному выражению его маленького лица. А ведь умение читать лекции - только ничтожная деталь в списке достоинств Василь Васильевича. И у такого человека, я это точно знаю, нет преемника, младшего соавтора, которого Аннушкин признал бы достойным принять от него грандиозное наследие. Семьи у него нет, жена давно умерла, друзей почти нет (у нас на факультете много говорили про Аннушкина). Если бы я смог стать для него хотя бы просто другом, даже не другом, а младшим товарищем! Стать не творцом, так хотя бы нужным творцу. 3 Вчера в институте услышал разговор профессора с доцентом. - Курдюмов останется. - На его век хватит. - А Лихачев? - Навсегда. - А я? Тут оба смутились и огляделись. Пришлось отойти. Решают, кто и на сколько останется в истории, кого и сколько будут помнить. А я? Я обещал стать великим музыкантом в шесть лет. Великим шахматистом - в десять. Потом от меня ждали, что я буду великим поэтом, великим биологом, великим артистом. Кому обещал? Кто ждал? Сначала родители, потом родители и друзья. С пятнадцати до восемнадцати - сам. Потом два года я пытался стать великим математиком и великим художником сразу. Мама говорит мне, возвратившись с работы: - Сегодня встретила Юру. Он уже гроссмейстер. А ты его еще десять лет назад бил... Упрек, который звучит в ее голосе, никак нельзя назвать невысказанным. Она тут же выскажет его и в более определенной форме. А назавтра она встречает Мишу, которого печатает журнал "Юность". Послезавтра - Петю, который в прошлом месяце холодильник выиграл по лотерее. Все мои друзья - замечательные люди. И только я... Сейчас мне двадцать два, и я уже ничего не обещаю. Ни другим, ни себе. А я ведь уже привык к тому, что - буду. Остаться. Быть. Умереть, но не уйти. Я карабкался к небу то по одной лестнице, то по другой. И каждый раз упирался |
|
|