"Николай Михайлович Почивалин. Офицерский вальс (рассказ)" - читать интересную книгу автора

покосился на него, и тот умолк.
- За ребят, - сказал Тимофей и, не ожидая никого, двумя глотками,
словно торопясь залить, потушить то, что горело внутри, опорожнил стакан.
- Ничего, товарищ старший лейтенент, - успокоил вестовой, держа стакан
на весу, - пополнение толковое, мужики крепкие идут.
- "Пополнение, пополнение"! - Тимофей медленно и тягостно вздохнул. - А
Сашки Глотова нет. А Митрофанова нет. Жучка - тоже нет...
- Ладно, комбат, назад смотреть - впереди не видеть, - мудро остановил
его Иван Огарчук, придерживая рукой задергавшийся под левым глазом мускул.
Он был мыслитель, лейтенант Иван Огарчук, только некогда ему было мыслить
на огневой в рисковой должности командира роты, в которой, при его
бесшабашной храбрости, он и так, вопреки возможному, ходил уже полгода...
Обычно державшийся со своим комбатом на равных, вестовой бегло закусил
и вышел, следуя неписаному мужскому закону о том, что третий, то бишь
пятый, лишний.
Сидели парами, друг против друга, и если там, в пустом классе, добрых
два часа подряд танцуя, они не выпускали из рук своих девушек, то сейчас
сидели отодвинувшись, словно бы даже случайно опасаясь дотронуться до них.
Тимофей не хмелел - в молодости его ничто не брало - и, думая о своем, все
замечал. Уродливо колеблющиеся тени на голой стене, быстрый
предостерегающий взгляд лейтенанта - когда Тимофей снова потянулся за
стопкой, умение того же Ивана незаметно и навязчиво угощать девушек -
пошучивая, балагуря и между делом подвигая то хлеб, то колбасу.
- Тимоша, а вы почему не едите? - спросила Аня, раскрасневшаяся от
глотка водки.
- Ем, ем, - Тимофею было приятно, что она заботится о нем, он выпил,
закурил, не закусывая. Смущаясь своей смелости, Аня отобрала у него
папиросу, погасила, примяв о жестяную крышку консервов. Все рассмеялись, и
за столом опять стало легко и свободно, как недавно в пустом классе.
Договорились, что если, конечно, ничто не помешает, собраться завтра.
Было уже довольно поздно, Иван пошел проводить свою украиночку, Тимофей -
Аню. На крыльце он невольно зажмурился: августовская ночь была
чернильно-темная, без звезд, и удивительно, что Аня лучше ориентировалась,
чем он. Споткнувшись обо чтото, Тимофей взял девушку под руку; тихонько
посмеиваясь, она, как поводырь, уверенно вела его по пустым улицам. Гарью
почему-то пахло сильнее, чем днем, смутно белели остовы русских печей,
уцелевших после пожарищ; с запада, напоминая о призрачности тишины и покоя
летней ночи, докатился глухой, смягченный расстоянием удар. Глаза наконец
освоились с темнотой, Тимофей различил оставленную на углу немецкую
гаубицу, задравшую черный тупорылый ствол - как пес, собравшийся завыть по
мертвому хозяину; в глубине какого-то коридора, настежь открытого в такой
поздний час, бледным синим светом горела лампочка.
- Райком партии, - попутно объяснила Аня, негромко рассказывая о своем
городе.
Повеяло чем-то прочным, успокаивающим - все вокруг встало на свои
места, жизнь, хотя и трудная, тревожная, продолжалась. Не сумев выразить
все это словами, Тимофей крепче прижал к себе теплый локоть девушки;
привыкая или смиряясь, Аня на секунду умолкла и снова негромко
рассказывала, каким уютным и зеленым был их городок до войны, как тоскливо
жилось в оккупации, что теперь все наладится. Нет, она не совершила ничего