"Николай Михайлович Почивалин. Офицерский вальс (рассказ)" - читать интересную книгу автора

румянец.
Пластинка была одна; не отпуская Аню, Тимофей терпеливо ждал, пока
лейтенант Огарчук заведет натужно поскрипывающую пружину, и опять терял
ощущение реальности. Иван Огарчук танцевал с плотной и невысокой, как и он
сам, украиночкой, их, таким образом, было четверо, но Тимофею упорно
казалось, что они с Аней вдвоем. Может быть, потому, что пары как бы
поделили пустой класс на две половины, не сближаясь и не разговаривая, а
может и потому, что в пустом классе не было ни парт, ни стола, ни черной
классной доски - ничего, кроме потолка, голых стен и влажных, недавно
вымытых полов. Аня рассказывала, что за семь месяцев фрицы загадили школу
до невозможности, - не дожидаясь, когда начнет работать районо, она с
украиночкой, тоже учительницей, весь день с утра скоблили и мыли. Кисти их
рук были еще красными, распаренными после воды и тряпки, под глазами
лежали легкие тени, отчего глаза ее казались еще больше, лежалым холодком
сундука пахло ее голубенькое, с белым горошком, платье, нежно и тревожно
поднятое невысокой грудью. "Ходили в чем попало, - рассказывала она. -
Лишь бы только не поглянуться кому..." Смуглые худые щеки ее залились
горячей краской, Тимофей, чтобы дать ей возможность оправиться от
смущения, отвернулся, посмотрел на Ивана. После ночного боя у лейтенанта
под левым глазом время от времени дергался какой-то мускул.
Танцуя, украиночка гладила его щеку. Иван, изловчившись, благодарно и
часто целовал ей ладонь. Тимофей каменно сомкнул губы, Аня обеспокоенно
спросила:
- Что с вами?
- Да ничего. - Тимофей упрямо мотнул чубом, ласково улыбнулся ей, опять
забывая обо всем и забываясь сам.
Что происходит в такие минуты меж двумя, когда они, кружась, неотрывно
смотрят друг другу в глаза? Если один из них только единожды поцеловал
девчонку. - второпях, на большой перемене, для него - последней, а сегодня
- тоже, как на большой перемене, между двумя грозными звонками - танцует с
сероглазой девушкой? И если она, прожив долгих семь месяцев как в дурном
сне, пряча взгляд под опущенными ресницами и самую себя - под обносками,
вдруг словно проснулась? И перед тобой, вместо чужих звериных морд, свой,
освободивший тебя, да еще чернобровый, с горячими странно темнеющими
глазами, не обидевший тебя ни словом, ни жестом, которого ты еще зовешь на
вы, но по имени, такому необычному и ласковому - Тимоша?..
- Извиняюсь, товарищ старший лейтенант, - появившись в дверях, негромко
сказал вестовой. - Все, как приказано.
- Шабаш! - довольно объявил Иван Огарчук, останавливая патефон, и
выразительно потряс кистью. - Всю руку отвертел с этой механикой.
Ужинали в узкой продолговатой учительской. Высокое окно было завешено
плотным домотканым рядном, в углу на облезлой тумбочке горела керосиновая
лампешка, зато стол был накрыт с королевской, почти немыслимой по тем
временам роскошью: разогретая на сковороде свиная тушенка с капустой, круг
копченой колбасы, зеленые огурцы, толстыми ломтями солдатский, кирпичиком,
хлеб, две трофейные, обтянутые сукном фляжки, напополам распластанные
головки лука с горкой - на газете - соли.
Всего навалом - сегодня еще получали по старому списочному составу...
Насупясь, Тимофей плеснул понемножку девушкам, по полной себе, лейтенанту
и пытавшемуся возражать Андрею, своему вестовому, - комбат только молча