"Николай Михайлович Почивалин. Когда идет поезд (рассказ)" - читать интересную книгу автора

- Это все на словах. А попробовала бы ты с мое помучиться!
- Эх, девонька! - шутливые добродушные нотки в неторопливом голосе
Ольги исчезли. - Старше я тебя.
Вроде бы негоже перед тобой нагишаться, а все равно скажу. Может, тебе
на пользу пойдет. На крепость.
Она помедлила, певуче, с какой-то даже гордостью сказала:
- Мой-то ведь совсем шальной был, как я за него вышла!
Разговор, и без того очень личный, обещал стать еще более интимным; мне
бы, конечно, следовало объявиться, что я очнулся, не сплю, а вместо этого
продолжал лежать отвернувшись, не шевелясь, закрыв глаза и чувствуя, как
горячие уши мои словно вырастают, становятся наподобие звукоуловителей...
- Ни отца, ни матери я не помню, - рассказывала меж тем Ольга. - Так,
чуть-чуть разве... Отец перед самой войной помер, не знаю с чего. А мать
под бомбежкой пропала, как мы из-под Смоленска эвакуировались. В деревне
там жили. Привезли в детский дом - недалеко тут, в районе, болела долго...
Я это к чему? В восьмой класс как перешла, мне уж восемнадцать доходило.
Девка против других-то. Стыдно, да я еще к той поре выправилась. Ушла
после восьмого в ФЗО, - все думаю, надо самой на ноги вставать... Кончила
- сюда, в Пензу направили. Очень мне это понравилось - каменщицей. Кладешь
и с каждым кирпичом в небо все выше поднимаешься. Весь день на воздухе.
Прежде-то у меня что-то с легкими было. Слабые, что ли, говорили. А тут
все ровно рукой сняло. Стою на верхотуре, дышу - ну, словно вон газировку
пью, аж пощипывает! Налилась, что вон яблочко, озорная стала. Ребята,
бывало, подкатятся, как двину - кубарем летят!.. А жила в общежитии, трое
еще со мной в комнате. Славненькие такие пигалички, я у них вроде матери
либо старшей сестры была. Как скажу - так и будет!..
Отчетливо донесся легкий смешок, вызванный какимто воспоминанием, и
снова поплыл неторопкий напевный голос:
- Дело у меня сразу пошло. Старательная, силушкой бог не обидел, да в
бригаду еще хорошую попала. К Аверьянычу, к Воробьеву-то нашему. Вот,
скажу тебе, мастер был! Все с шуточкой, с прибауточкой, - покажет,
подскажет, и выходит, что это ты сама до всего додумалась. Через год я у
него правой рукой была, даром что моложе всех в бригаде... Ну вот.
Обвыклась, обшилась, приоделась, - все ровно хорошо и лучше не надо. А
человеку-то всегда что-нибудь надо... Двадцать первый год пошел, -
по-нашему, по-деревенски, - почти что перестарка. Гнездо, думаю, вить
пора, ребеночка завести. У сирот, видно, стремление к своему гнезду
сильнее, чем у тех, кто прямо от папы с мамой на свою дорожку вышел... А с
кем его вить-то, - не одной же? Ребят, правда, в общежитии хватало, да все
неподходящие. ФЗО либо ремесленное только кончили, нынче здесь, завтра в
армию. В голове ветер, разве им еще про семью думать? Зеленые.
Поцеловаться либо ненароком за пазухой пощупать, - больше и на уме ничего
нет. А мне это уже без надобности. Пока, бывало, по коридору до кухни
добежишь, всю руку отобьешь... Что смеешься, не правда разве?
- Правда, потому и смеюсь, - тихонько отозвалась Клавдия. - Очень
похоже.
- Это, наверно, у всех похоже, - усмехнулась и Ольга; опуская что-то
лишнее, она помедлила, голос ее построжал. - С Петром со своим я на
Западной Поляне встретилась. Там тогда первый квартал заложили, он
кладовщиком на складе работал. За рукавичками пошла. Потом -еще раз ли,