"Николай Михайлович Почивалин. Последнее лето (Повесть)" - читать интересную книгу автора

он до сих пор не женат. Оказалось, что у Быкова была невеста, перед самой
его демобилизацией из армии она вышла за другого.
Тарас Константинович надолго умолк: он уважал и сильные чувства, и
сильных людей.
С год назад, а может и чуть побольше, Быков познакомился в городе с
девушкой и вот теперь каждый свободный вечер ездит к ней - за пятьдесят
километров!
А на рассвете мчится сломя голову назад. Так и тут сложность - у таких
людей, наверно, все настоящее сложно, - не отпускают ее. И все техника -
полушутя, полусерьезно досадовал иногда Тарас Константинович: не будь этих
трещоток - мотоциклов, давно бы какую-нибудь глазастенькую здесь приглядел
и женился. Тарасу Константиновичу и приятно, что есть такая любовь,
которой ничто не помеха, и мужика жалко: изведется ведь.
Что-то бы придумать надо, обязательно надо. Не отпускать же в город его
самого - это все равно, что свою правую руку добровольно отрубить!..
От белой кипени, которой недавно - как свадебными покрывалами - были
укрыты сады, не осталось и следа.
Ровные бесконечные ряды яблонь стояли в густой листве, обласканные
поверху первым лучом, сосредоточенно тянули своими мощными корнями
живительные соки земли, и только все так же свежо чернели междурядья,
снова после окончания цветения прокультивированные. Тарас Константинович
пригнул ветку, довольно засопел: она сплошь была унизана крохотными, чуть
побольше булавочной головки, яблочками с засохшими родимыми усиками цвета
на маковках. Почти не различимые в листве, круглые и продолговатые,
зеленые эти уродцы казались беспомощными, и даже Тарасу Константиновичу не
верплось, что через полтора-два месяца каждый из них, налившись острой
сладкой свежестью, с трудом уместится на ладони, просвечивая на солнце
черными зернышками.
Быть урожаю! Заморозки прошли вовремя, ничего не повредив, летняя
обработка ведется по расписанию - молодец Забнев, опять только и скажешь!
- и уже сейчас, загодя, надо впрок запасать подпорки. Когда на одной такой
ветке вызреет тридцать - сорок яблок, да еще с кулак каждое, тут не зевай.
Не поддержишь вовремя - рухнет, словно обрезанная, под непосильной
тяжестью.
Щедра земля!
Пришлось, правда, Тарасу Константиновичу видеть однажды, как и эта
земля оказалась бессильной перед бедой. Первая военная зима выдалась
лютая: снега еще не было, а морозы заковали землю так, что она гудела под
ногами, словно чугунная, зияла глубокими трещинами, засыпанными зернистым
инеем. Каким ни трудным, ни бессонным было то время, Тарас Константинович
с тайной, все убывающей надеждой приходил сюда каждый день. В полушубке,
оттирая варежкой дубеющие щеки, он гневно смотрел на низкое слюдяное небо
и, поминая тяжелыми каменными словами и бога и мать, ломал одну ветку за
другой. Хрупкие, они зловеще серебрились на изломе. Поздние снега, хотя и
обильные, укрыли уже мертвое, - весной на этом самом месте тут стояли
черные, как скелеты, деревья, и только на редких из них топорщились хилые
листочки. Одно утешение и оставалось, что убившие сады морозы помогли
солдатам под Москвой, выжгли фрицев, как клопов из щелей. Все остальное
опять зависело от рук - не привыкать им, русским рукам, делать да делать,
корчевать и сажать сызнова. Зато вон какие они, сады, и поднялись втрое