"Эдгар Алан По. Человек, которого изрубили в куски" - читать интересную книгу автора

исключительно. За каждый из них можно было, не дрогнув, отдать пару обычных
окуляров. Огромные, карие, они поражали глубиной и сиянием и слегка косили -
чуть-чуть, совсем немного, как раз столько, сколько требуется, чтобы придать
взору интересную загадочность.
Такой груди, как у генерала, я в своей жизни, безусловно не встречал.
При всем желании в ней нельзя было найти ни единого дефекта. Она на редкость
шла к плечам, которые вызвали бы краску стыда и неполноценности на лице
мраморного Аполлона. У меня к хорошим плечам страсть - смею сказать, что
никогда ранее не видел такого совершенства. Руки у него имели форму
безукоризненную. Не менее выразительны были и нижние конечности. Это были
прямо-таки не ноги, а nec plus ultra {Здесь: идеал (лат.).} прекрасных ног.
Любой знаток нашел бы их безупречными. Они были не слишком толсты и не
слишком тонки, без грубости, но и без излишней хрупкости. Более изящного
изгиба, чем в его os femoris {Бедренной кости (лат.).}, я и представить не
могу, а fibula {Малая берцовая кость (лат.).} его слегка выгибалась сзади
как раз настолько, сколько необходимо для истинно пропорциональной икры. Мне
очень жаль, что мой юный и талантливый друг, скульптор Дребеззино не видел
ног бревет-бригадного генерала Джона А. Б. В. Смита.
Но хоть мужчин с такой великолепной внешностью на свете совсем не так
много, как звезд в небе или грибов в лесу, все же я не мог заставить себя
поверить, что то поразительное нечто, о котором я говорил, - тот странный
аромат je ne sais quo! {Чего-то неопределенного (франц.).}, который витал
вокруг моего нового знакомца, - крылся, - нет, этого не может быть! -
исключительно в телесном его совершенстве. Возможно, дело тут было в его
манере, - впрочем, и тут я ничего не могу утверждать наверное. В осанке его
была некая принужденность, хоть я и побоюсь назвать ее чопорностью; в каждом
движении некая прямоугольная рассчитанность и точность, которая в фигуре
более мелкой слегка отдавала бы высокомерием, позой или напыщенностью, но в
господине масштабов столь внушительных вполне объяснялась сдержанностью или
даже hauteur {Гордостью (франц.).} весьма приятного свойства, короче,
чувством достоинства, вполне естественным при таких колоссальных пропорциях.
Любезный приятель, представивший меня генералу Смиту, шепнул мне
кое-что о нем на ухо.
- Замечательный человек - человек весьма замечательный - о-о! один из
самых замечательных людей нашего века! Любимец дам - немудрено - репутация
героя.
- Тут у него нет соперников - отчаянная голова, настоящий лев, можете
мне поверить, - шептал мой приятель, еще пуще понижая при этих словах голос
и приводя меня в крайнее волнение своим таинственным тоном. - Настоящий лев,
можете мне поверить. Да, он себя показал в последнем сражении с индейцами
племени бугабу и кикапу - в болотах на крайнем юге. (Тут мой приятель широко
открыл глаза). Господи боже - гром и молния! - кровь потоками - чудеса
храбрости! - конечно, слышали о нем? Знаете, он тот самый человек...
- Вот он, тот самый человек, который мне нужен. Как поживаете, мой
друг? Что поделываете? Душевно рад вас видеть, - перебил тут моего приятеля
подошедший генерал, тряся ему руку и отвешивая мне, когда я был ему
представлен, деревянный, но низкий поклон. Помню, я подумал (и мнение свое я
не изменил), что никогда в жизни не слышал голоса звучнее и чище, не видел
зубов такой белизны; впрочем, должен признаться, что пожалел о том, что нас
прервали, ибо мой приятель своим шепотом и недомолвками возбудил во мне