"Плутарх. Демосфен и Цицерон " - читать интересную книгу автора

уговорил его прибыть на форум в носилках и не выходить наружу, пока все
судьи не соберутся и не займут свои места. Цицерон, как видно, робел не
только в строю - он и говорить начинал со страхом и насилу перестал трястись
и дрожать лишь после того, как его красноречие, окрепнув во многих тяжбах,
достигло высочайшего расцвета. Однажды, когда Катон возбудил обвинение
против Лициния и Мурены, а Цицерон взял на себя защиту обвиняемого, он во
что бы то ни стало стремился превзойти Гортензия, выступившего с большим
успехом, и за ночь не сомкнул глаз ни на миг, но чрезмерная тревога и
бессонная ночь до такой степени его изнурили, что слушатели просто не
узнавали Цицерона и были глубоко разочарованы. А теперь, выйдя из носилок и
увидев Помпея, сидевшего на возвышении, словно посреди военного лагеря,
увидев сверкающий оружием форум, он растерялся и едва смог приступить к
речи - голос его прерывался, руки и ноги дрожали, - меж тем как сам Милон
предстал перед судом без малейшей робости или же страха и счел ниже своего
достоинства не стричь волосы и надеть темную одежду. (Надо думать, что эта
самоуверенность во многом способствовала неблагоприятному для него
приговору.) Однако в поведении Цицерона усмотрели тогда скорее любовь и
заботу о друге, нежели трусость.
36. После смерти молодого Красса, убитого в Парфии {40}, Цицерон занял
его место среди жрецов, которых римляне зовут авгурами. Затем он получил по
жребию провинцию Киликию и войско из двенадцати тысяч пехотинцев и двух
тысяч шестисот конников и отплыл из Италии. Среди прочего ему поручили
примирить каппадокийцев с их царем Ариобарзаном и привести их к покорности.
Он выполнил поручение безукоризненно и пресек мятеж, не прибегая к войне,
мало того - и киликийцев, среди которых начались брожения после разгрома
римлян в Парфии и бунта в Сирии, он успокоил не силой оружия, но мерами
кротости. Даров он не принял даже от царей и освободил жителей провинции от
пиров в честь наместника, напротив, самые образованные среди них получили
приглашение к его столу, и он что ни день потчевал гостей - без роскоши, но
вполне достойно. В его доме не было привратника, и ни один человек не видел
Цицерона лежащим праздно: с первыми лучами солнца он уже стоял или
расхаживал у дверей своей спальни, приветствуя посетителей. Рассказывают,
что он никого не высек розгами, ни с кого не сорвал платья, в гневе никогда
не бранился, не накладывал унизительных и позорных наказаний. Обнаружив
крупные хищения, он вернул городам их имущество, однако и расхитителей
ничем, кроме штрафов и возмещения убытков, не покарал и гражданских прав не
лишил. Вел он и войну, нанеся поражение разбойникам, обитавшим на склонах
Амана, и воины наградили его званием императора. Когда оратор Целий просил
прислать ему в Рим леопардов для каких-то игр, Цицерон с гордостью отвечал,
что в Киликии леопардов нет {41}: убедившись, что одним лишь им приходится
терпеть бедствия войны, тогда как все кругом наслаждается миром, они
возмутились и бежали в Карию.
Плывя из провинции домой, он сначала причалил на Родосе, а затем с
удовольствием остановился в Афинах, живо и любовно вспоминая свои прежние
занятия и забавы. Встретившись с самыми знаменитыми учеными, навестив друзей
и знакомых и принявши от Греции заслуженную дань уважения, он возвратился в
Рим, который, словно в лихорадке, уже рвался навстречу междоусобной войне.
37. Сенат хотел дать Цицерону триумф, но он сказал, что гораздо охотнее
пошел бы за триумфальною колесницей Цезаря, если бы удалось примирить
враждующих. От себя он обращался с советами к обоим, - Цезарю посылал письмо