"Плутарх. Демосфен и Цицерон " - читать интересную книгу автора

честолюбие, Цицерон не знал, что такое зависть и, сколько можно заключить из
его сочинений, очень часто с восторгом отзывался о своих предшественниках и
современниках. Немало сохранилось и достопамятных его слов подобного рода
{28}. Об Аристотеле, например, он говорил, что это река, текущая чистым
золотом, о диалогах Платона - что так изъяснялся бы Зевс, вздумай он
вступить в беседу со смертным. Феофраста он всегда называл своей утехой. На
вопрос, какую из речей Демосфена он считает самой лучшей, Цицерон сказал:
"Самую длинную". Находятся, правда, люди - из числа тех, кто притязает на
особую верность Демосфену, - которые не могут простить Цицерону словечка,
оброненного в письме к одному из друзей, что, дескать, временами Демосфен в
своих речах дремлет. Но эти люди не помнят громких и удивительных похвал,
которыми по любому поводу осыпает Цицерон греческого оратора, не помнят, что
собственные речи, отнявшие у него всего более сил и труда, речи против
Антония, Цицерон назвал "филиппиками".
Что касается современников, не было среди них ни одного, кто бы
славился красноречием или ученостью и чью славу Цицерон не умножил бы своим
благожелательным суждением в речи, в книге или же в письме. Цезаря, когда он
уже стоял во главе государственных дел, Цицерон убедил даровать перипатетику
Кратиппу права римского гражданства, а совет Ареопага - просить этого
философа остаться в Афинах, ибо, как говорилось в постановлении Ареопага,
его беседы с молодыми людьми украшают город. Сохранились письма Цицерона
{29} к Героду и к сыну, где он настаивает, чтобы юноша занимался философией
у Кратиппа, и запрещает ему встречаться с оратором Горгием, который, по его
словам, приучает молодого человека к сладострастию и пьянству. Это письмо да
еще другое, к Пелопу Византийскому, - пожалуй, единственные среди греческих
писем Цицерона, написанные в сердцах. Горгия, если он, в самом деле, был
таким распутным негодяем, как о нем говорили, Цицерон бранит справедливо, но
Пелопа упрекает по ничтожному поводу, - тот, видите ли, не позаботился,
чтобы византийцы вынесли какие-то постановления в честь Цицерона.
25. Виною этому честолюбие, и то же самое честолюбие нередко заставляло
Цицерона, упивавшегося силою собственного слова, нарушать все приличия.
Рассказывают, что как-то раз он защищал Мунатия, а тот, благополучно избежав
наказания, привлек к суду Сабина, одного из друзей своего защитника, и
Цицерон, вне себя от гнева, воскликнул: "Ты, видно, воображаешь, Мунатий,
будто выиграл в тот раз собственными силами? Ну-ка, вспомни, как я в суде
навел тень на ясный день!" Он хвалил Марка Красса, и эта речь имела большой
успех, а несколько дней спустя, снова выступая перед народом, порицал
Красса, и когда тот заметил ему: "Не с этого ли самого места ты восхвалял
меня чуть ли не вчера?" - Цицерон возразил: "Я просто-напросто упражнялся в
искусстве говорить о низких предметах". Однажды Красс объявил, что никто из
их рода не жил дольше шестидесяти лет, но затем принялся отпираться от своих
слов и спрашивал: "С какой бы стати я это сказал?" - "Ты знал, что римляне
будут рады такой вести и хотел им угодить", - ответил Цицерон. Красс
говорил, что ему по душе стоики, утверждающие, будто каждый порядочный
человек богат. "А может, дело скорее в том, что, по их мнению, мудрому
принадлежит все?" - осведомился Цицерон, намекая на сребролюбие, которое
ставили в укор Крассу. Один из двоих сыновей Красса, лицом похожий на
некоего Аксия (что пятнало его мать позорными подозрениями), произнес в
курии речь, которая понравилась сенаторам, а Цицерон, когда его спросили,
что он думает об этой речи, отвечал по-гречески: "Достойна Красса" {30}