"Плутарх. Перикл и Фабий Максим " - читать интересную книгу автора

помощь. Мелисс вышел против него, но Перикл победил неприятелей, обратил их
в бегство и тотчас стал окружать город стеной, предпочитая тратить деньги и
время, чтобы одолеть врагов и взять город, но не подвергать сограждан ранам
и опасностям. Но афинянам наскучила эта проволочка, они жаждали боя, так что
трудно было удержать их; поэтому Перикл разделил все войско на восемь частей
и бросал между ними жребий: той части, которой доставался белый боб, он
позволял пировать и гулять, тогда как остальные занимались ратными трудами.
Вот от этого белого боба, говорят, и получилось выражение "белый день",
которым люди называют день, счастливый для них.
По рассказу Эфора, Перикл употреблял при осаде и машины, возбуждавшие
тогда удивление своей новизной. При нем находился механик Артемон, хромой,
которого приносили на носилках, когда работа требовала его присутствия;
поэтому он и был прозван "Перифоретом", то есть "Носимым вокруг". Этот факт
опровергает Гераклид Понтийский на основании стихов Анакреонта, в которых
Артемон Перифорет упоминается за несколько поколений до Самосской войны и
этих событий. Этот Артемон, по словам Гераклида, был человек изнеженный,
малодушный и трусливый, по большей части сидевший дома, причем двое слуг
держали над его головой медный щит, чтобы на него ничего не упало сверху.
Если ему нужно было выйти из дому, то его носили на маленькой висячей койке
подле самой земли; по этой причине он и был прозван Перифоретом.
28. На девятом месяце осады самосцы сдались. Перикл разрушил их стены,
отобрал корабли и наложил на них большую контрибуцию деньгами. Часть ее
самосцы тотчас же внесли; другую часть обязались уплатить в назначенный
срок, в обеспечение чего дали заложников.
Дурид Самосский прибавляет к этому в трагическом тоне рассказ о
страшной жестокости, в которой он обвиняет афинян и Перикла; но о ней не
упоминают ни Фукидид, ни Эфор, ни Аристотель; по-видимому, рассказ о
жестокости - вымысел. Он говорит, будто Перикл привез самосских начальников
кораблей и воинов в Милет и там на площади продержал их привязанными к
доскам в течение десяти дней и, наконец, когда они были уже в изнеможении,
велел их убить ударами палки по голове, а тела бросить без погребения. Но
Дурид не имеет обычая держаться истины в своем повествовании даже там, где у
него нет никакого личного интереса; тем более в данном случае он,
по-видимому, представил в более страшном виде несчастия своей родины, чтобы
навлечь нарекания на афинян.
После покорения Самоса Перикл возвратился в Афины, устроил
торжественные похороны воинов, павших на войне, и, согласно обычаю, произнес
на их могилах речь, которая привела всех в восторг. Когда он сходил с
кафедры, все женщины приветствовали его, надевали на него венки и ленты, как
на победителя на всенародных играх; но Эльпиника подошла к нему и сказала:
"Да, Перикл, твои подвиги достойны восторга и венков: ты погубил много
добрых граждан наших не в войне с финикиянами и мидянами, как брат мой
Кимон, а при завоевании союзного и родственного нам города". На эти слова
Эльпиники Перикл с легкой улыбкой, говорят, ответил стихом Архилоха {42}.

Не стала бы старуха мирром мазаться.

После покорения Самоса, как рассказывает Ион, Перикл ужасно
возгордился: Агамемнон в десять лет взял варварский город, а он в девять
месяцев покорил первых, самых сильных ионян! И такое сознание своих заслуг