"Александр Плонский. "Летучий Голландец" проыессора Браницкого (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

потерял вкус к научной работе.
Антон Феликсович по-прежнему извергал поток идей, однако, сверкнув
оригинальностью мышления, тотчас утрачивал интерес к мгновенно найденному
решению и с ленивым великодушием отказывался в чью-то пользу от авторских
прав. Теперь он лишь давал первоначальный толчок новым исследованиям,
несколькими мастерскими штрихами намечая контуры здания, а строительством
занимались сотрудники практически без его участия.
Браницкий ставил подпись на титульных листах отчетов, не вникая в
содержание, потому что доверял исполнителям: как-никак его школа! Из
творца он незаметно превратился в так называемого организатора науки.
Впрочем, одна из сущностей его дарования продолжала крепнуть: он и
раньше принадлежал к редкой в наши дни категории ученых-энциклопедистов, а
к шестидесяти осмыслил науку как единое целое, не только в философском
плане, но и в методологическом. И своим знаменитым "пусковым импульсом",
выводившим молодых ученых из заторможенного (иногда на годы!) состояния и
содержащим в себе не только начальную координату и направление научного
поиска, но и его алгоритм, мог всколыхнуть самые разнородные сферы. Мысли,
высказанные Браницким походя, подхватывались, давали начало теориям. Их
связывали не с его именем, а с именами ученых, доведших дело до конца.
Браницкий пожимал плечами. Не то чтобы это его не задевало, но,
подосадовав минуту, он говорил себе: "С меня хватит сделанного!" - и
выбрасывал из головы неприятную мелочь.
На него как бы снизошла созерцательная - не действенная! - мудрость,
которая была столь присуща античным мыслителям. Но вдохновлялась она не
прошлым, хотя настольной книгой Браницкого был фолиант Витрувия, а
отдаленным - на столетия! - будущим.
Поговаривали, что для Антона Феликсовича Браницкого наступил период
угасания. Так ли? Часто ученую степень доктора наук отождествляют с ученым
званием профессора. На самом же деле это разные понятия, хотя носителем
степени и звания в большинстве случаев оказывается один и тот же человек.
Так вот Браницкий как действующий доктор наук и впрямь сдал позиции (он и
не стремился удержать их), зато как профессор продолжал прогрессировать.
"Дайте мне точку опоры, и я переверну мир!" - эта гордая фраза одного
из величайших ученых древности звучала в душе Браницкого, когда он
раскрывал двери аудитории. И любовь, которую, вопреки его требовательности
и язвительному характеру, питали к нему студенты, была той самой, столь
необходимой каждому из нас, точкой опоры...
На лекции Антон Феликсович преображался, даже молодел. Он не щадил ни
себя, ни своих слушателей, импровизировал, заставлял не просто
конспектировать, а осмысливать каждое слово.
- Не бойтесь задать вопрос, даже если он покажется или окажется
глупым, - подчеркивал Браницкий. - В глупое положение попадете не вы, а
тот, кто, не поняв, постесняется спросить, промолчит. Поступив так раз,
другой, третий, он выработает условный рефлекс непонимания, заглушит в
себе саму потребность понимать и всю жизнь будет заучивать, а потом слепо
воспроизводить чужие мысли, слова, движения...
Особенно любили студенты лирические отступления профессора,
казавшиеся им спонтанными, а в действительности служившие испытанным
средством против их усталости. После такого короткого эмоционального душа
самый трудный материал воспринимался с обостренным вниманием.