"Элизабет Питерс. Ночной поезд в Мемфис ("Вики Блисс" #5)" - читать интересную книгу автора

не менее полутора футов. У него дурно пахло из пасти.
- Ну ладно, все в порядке, - судорожно всхлипнула я, отстраняя его, и
потянулась к ночнику.
Свет помог, так же как и вид знакомого беспорядка в спальне, но я все
еще дрожала. Боже! Этот сон был худшим из всех.
Цезарь озабоченно уставился на меня. Ему не разрешалось прыгать на
кровать. Но я, должно быть, так кричала во сне, что галантный пес пришел мне
на помощь.
Кларе разрешалось валяться на постели. Цезарь так и не смирился с этой
несправедливостью, но ничего не мог поделать, потому что страшно боится
Клары, весящей всего около семи фунтов против его семидесяти. Думаю, он
считает ее божеством. Он пускает слюни от восторга, когда она снисходит до
того, чтобы свернуться клубком рядом с ним, и подобострастно простирается
ниц, когда она замахивается на него лапой. Клара оставила свою обычную
позицию у меня на животе, переместилась в ноги и сидела там, глядя на меня с
тем снисходительным презрением, которое так мастерски удается
демонстрировать только сиамским кошкам. На ее тюленьего цвета морде глаза
казались особенно голубыми.
Мурашки забегали у меня по спине, когда я вспомнила, как кровь заливала
те, другие голубые глаза.
В третий раз за эту неделю я видела Джона во сне. Первый сон не был
дурным - обычный тревожно-несбыточный сон, в котором я гналась за знакомым
силуэтом по бесконечным улицам, чтобы, догнав, обнаружить, что у этого
человека совсем другое лицо. Второй... Впрочем, подробности этого сна
значения не имеют. Суть же его - в превращении тела, которое я сжимала в
объятиях, в чешуйчатое, лишенное конечностей, покрытое отвратительной слизью
существо. Оно выскользнуло из моих рук и исчезло в темноте, оставив мерзкое
ощущение. Но тот сон меня не разбудил.
Я знала, почему мне снятся эти сны. Мое подсознание работало не зря, в
его игре было поровну проницательности и враждебности. Я сказала себе, что
беспокоиться не о чем, хоть от Джона уже больше месяца ни слуху ни духу, и
верила в это - более или менее - до прошлой недели. Обнимая своего теплого,
шерстистого, душистого пса, как ребенок, чтобы успокоиться, стискивает
игрушечного мишку, я вспомнила о разговоре, который заставил меня (или мое
подсознание) признать, что беспокоиться есть о чем.


II

- Но я ничего не смыслю в египтологии! - возопила я.
Обычно я не воплю, произнося нечто подобное, поскольку едва ли столь
безобидное признание должно вызывать такие сильные эмоции. Но мне
приходилось произносить эту фразу уже в четвертый раз, и, похоже, я так и не
смогла внедрить ее в их сознание.
Двое мужчин за столом обменялись взглядами. Одним из них был мой старый
приятель Карл Федер из мюнхенского департамента полиции. Другой, по моему
разумению, был его сверстником - лет пятидесяти пяти. Так же как Карл, он
уже начал лысеть и раздаваться в талии. Мне представили его как герра
Буркхардта, без званий и указания места службы. Если он был коллегой Карла,
то должен был иметь какое-то отношение к полиции, однако я знала лишь одного