"Элизабет Питерс. Проклятье фараона ("Амелия Пибоди") " - читать интересную книгу автора

Эвелина с мужем слезно умоляли нас остаться, но мы все же предпочли
поселиться отдельно. Гостеприимство гостеприимством, но жить постоянно
вблизи действующего вулкана не каждому под силу. Рамзес явно наводил ужас
на кузенов - те не могли тягаться с его буйным нравом и не менее буйными
проявлениями любви.
Как мы быстро убедились, наше чадо отличалось поразительным умом, а
его физические способности ничуть не уступали интеллекту. Восьми месяцев от
роду оно ползало с ошеломляющей скоростью. В десять месяцев, приняв решение
научиться ходить, Рамзес в момент обзавелся полным комплектом синяков и
шишек. Расквашенный нос, ободранный подбородок, в кровь разбитые коленки -
все это он заполучил одновременно, поскольку ни в чем не признавал
половинчатости. Он поднимался на ноги, шатался, шлепался, снова
поднимался - и так несколько дней кряду, до тех пор, пока не добился-таки
желаемого. А добившись, продолжал ежесекундно оттачивать мастерство - иными
словами, находился в вечном движении.
К этому времени Рамзес уже вовсю болтал. Правда, меня немного
раздражала его картавость, которую я относила на счет чрезмерной
зубастости, унаследованной от родителя. Из того же источника Рамзес
унаследовал кое-что и похуже. Признаться, точного определения этой черты
характера я, сколько ни пыталась, так и не нашла. Нет в английском языке
слова, способного передать это свойство в полной мере. На ум приходит лишь
сочетание "ослиное упрямство", но и оно дает весьма отдаленное
представление о главном свойстве двоих Эмерсонов.
Эмерсон с самого начала угодил в плен к нашему чаду. Мои супруг
пропадал с Рамзесом на прогулках, часами читал ему вслух отчеты о раскопках
и собственный труд "История Древнего Египта" (детские сказочки наше
существо презирало). Зрелище, как годовалый Рамзес морщит лоб над фразой
вроде "Теология египтян представляет сочетание фетишизма, тотемизма и
синкретизма" было столь же комичным, сколь и пугающим. Еще больше пугало и
смешило, когда ребенок в ответ глубокомысленно кивал. Именовать Рамзеса
"существом" я перестала очень скоро. Мужское начало в нем заявляло о себе
четко и определенно.
Прошла весна, подходило к концу лето, и вот однажды в преддверии осени
я отправилась в город на встречу с агентом по недвижимости, через которого
мы снимали дом. Контракт продлили на год. Через неделю-другую Эмерсон
объявил сногсшибательную новость: ему в очередной раз предложили место
преподавателя Лондонского университета и он дал согласие.
Тема была закрыта, обсуждению не подлежала. Да и что обсуждать-то?
Ясно, что тащить ребенка в археологический лагерь в Египте, с его
нездоровым климатом и неведомыми опасностями, - чистейшее безумие. А
расстаться с сыном Эмерсон ни за что не согласился бы. О моих чувствах не
спрашивайте. Они тут ни при чем. Решение было единственно разумным, а я
всегда поступаю разумно.
Итак, четыре года спустя мы по-прежнему прозябали в Кенте. Правда, дом
мы выкупили. И ни разу не пожалели об этом. Очаровательный особняк в стиле
времен королей Георгов всем нам пришелся по душе; поместье было обширным и
ухоженным - за исключением уголков, облюбованных собаками и Рамзесом для
земляных работ. Впрочем, с собаками особых хлопот не было, худо-бедно, но я
справлялась с результатами их раскопок. С Рамзесом же дело обстояло куда
сложнее. Одной пары рук, дарованной мне от природы, катастрофически не