"Борис Письменный. Вылет из Квинска" - читать интересную книгу автора

реклам, в которых довольно противные девицы просили звонить им по
коммерческим номерам '900' для бесстыдных откровений, опять появились
российские сюжеты, в красивом обрамлении автоматчиков представляющие
народных героев, одного за другим, включая музыканта Ростроповича. - Жалко,
- подумал Дарий, - что я убрал звук.
Было тихо. Ходики тикали в спальне жены, подчеркивая тишину. Дарий
цепенел и забывался. Когда он выключал телевизор, по экранному полю
медленно, ногами вперед, покачиваясь, плыл на спине Феликс Эдмундович,
подвешенный на тросах.
Остаток ночи Дарий провел беспокойно; так и не удалось заснуть
по-хорошему. Мучили видения; казалось, он все еще продолжает смотреть
хронику, понимал, что надо бы выключить, но не мог сдвинуться с места. Бабы
в толстых платках и телогрейках брели по черным, в пашню распаханным
площадям Москвы, крестились и ковыряли палками - чего бы найти. Но ничего не
было - ни огурцов, ни картофеля; одни черные вороны скакали следом. На фоне
низкого белого неба шли отряды юных пионеров с черньми галстуками и
бескровными лицами. Шли со свечами в руках, крестами и хоругвиями... Бил
барабан.

Процессия эта продолжалась в Дариевой памяти, и стучало в ушах, когда
утром, или уже днем, он спустил ноги с дивана и поплелся в ванную. Еще
оцепеневший, он взял безопасную бритву и взглянул в зеркало над раковиной. В
зеркале отражался длинный махровый халат, висевший на дверной вешалке позади
Дария, вывешенные на просушку нательные мелочи, щетка для растирания спины и
кусок кафелем покрытой противоположной стены. Дария в зеркале не было.

Холодными, непослушньми руками он сначала ощупал зеркало впереди и
затем свою небритую щетину на подбородке - все было на месте. Он ясно видел
отражение ванной, значит было зеркало и был он - наблюдатель. Не видел он
только себя самого, своего лица будто он смотрел на ванную снаружи, через
окно. Никакого окна, однако, в их ванном закутке окна не было. Дарий не
успел испугаться до того нелепой показалась ему чертовщина; то есть он
подумал на миг, что можно было бы струсить, если бы, скажем... Быстро он
открыл кран и пригоршнями наплескал на себя холодную воду - нет, он не
бредил. Он стал соображать - крикнуть ли, позвать Анну? Но тут же устыдился
и заметил не без удовлетворения, что, вот, он нормально мыслит и может
стыдиться, - чем не свидетельство того, что с ним все в порядке?
Однако мысль его ускорялась невольно в поисках объяснений; от давления
звенело в ушах, Что все-таки происходит? Плохо видит? Что-то с глазами? Нет,
он отчетливо видит свои руки и ноги в щлепанцах и, наискосок, розоватость
своего носа.
- Все хорошо, только страха надо страшиться, - повторял себе Дарий
американскую формулу. Выбегая назад в комнату, на ходу изобретая (верные на
этот раз) шаги для распутывания происходящей с ним элементарной глупости;
надеясь по ходу дела неожиданно зыркнуть, поймать свое лицо в стеклах двери,
в окантованных эстампах, в зеркальной горке столовой. Так он дошел до
дальней спальни и убедился, что жены нет дома. -Bерно, поздно уже...в
классах английского языка Аня... Давно уже... Бормоча так , машинально
схватил зеркальце с туалетного столика, поднес к глазам - в оправе зияла
чернота. Ни проблеска. Тьма тьмущая.