"Борис Письменный. Агруйс-красивист" - читать интересную книгу автора

потеющего, согбенного заседателя, талмудиста или портного. Он не плавал,
только, набычившись, шагал по дорожке, рассекая туловом зеленую бассейную
воду. Иногда сильно барахтал руками, вроде тонул, как кит, выплевывал изо
рта струи. Когда Шура проплывала неподалеку от этого чудовища, Агруйс был
готов сойти с ума. Тревожным внутренним зрением он видел органическую
грязцу, чешуйки, вирусы орангутанга, атакующие доверчивое чистое тело жены,
проникающие в кровь, в плод, вызывающие необратимую мутацию.

После нескольких невыносимых эпизодов подобного свойства, Агруйс
перестал вовсе ходить с женой на плавание, решив заменить прогулками на
свежем воздухе. Корявый хасид, однако, не выходил из Иониной головы. Иногда
на прогулках и дома Иона придирчиво разглядывал припухшее, в веснущатом
пигменте, не совсем уже Шурино лицо, новые перемены в ее фигуре, стараясь
изобличить какие-либо повреждения или слабые на то намеки - возможные
последствия искажающих чужеродных воздействий.

Наконец, наступил день отправиться на медосмотр, воочию увидеть
ребенка, обрисованного сонограммой- волнами ультразвукового эхо. На экране
прибора в веерном растре подслеповато просвечивали заросли сосудов, шумела
кровь, мутно виднелся свет грядущего мира. Иона вложил всю остроту своего
зрения, разбирал на экране монитора - где головка, где ручка и ножка,
каковы формы...Куда там! Многого не увидишь на голубой, звуком нарисованной
картинке - одни построчные туманы и тени, таинственный часовой механизм,
качающийся в ритме биения сердца. Главное, однако, было установлено. То, что
дитя есть ОНА, замечательная и здоровая девочка!
По всем данным вполне нормальная. Насколько, конечно, это можно
определить по сонограмме.

Через несколько месяцев, когда Шура лежала на родильном столе в тяжелых
трудах и долгих, безрезультатных схватках, они с ней позабыли Ламаз, уроки и
правила. Сам почти что в беспамятстве, Иона гладил потную руку жены, мягко
сжимал и получал сильные, иногда довольно болевые пожатия в ответ. Потом
повивальная медсестра уверяла, что мистер Агруйс пел и упрямо мычал
еврейскую молитву. Откуда она взяла? Он знать не знал подобных вещей. Мычал,
возможно - роды были медленные и трудные. В остановившемся времени Иона,
казалось, очнулся от беспамятства только, когда крупная девочка в девять
фунтов весом визжала уже на всю операционную.Висела вниз головой, как
цыпленок, и голосила. Иона чувствовал, что он самолично родил. Ломило все
тело. Первые, как никак, роды!

Потом - счастливые минуты в палате.Теперь уже жена с полузакрытыми
глазами гладила руки мужа, выдыхала слабеньким голосом:- Спасибочки, Иона.
Так мне помог, очень спасибо... Хорошо родили Кристиночку...
Так они раньше договорились, по Шуриной просьбе, насчет имени. Девочка
мирно спала , запеленутая. Личико красное, сморщенное, ничего, конечно, не
разобрать, и Шура на глубоком выдохе все говорила: - Говорят, они потом
сильно меняются, я знаю. У Кристиночки бровки и щечки, вылитые, очень на
тебя похожие; вон, она во сне улыбается -спасибо тебе, Ионочка, говорит...

Дома Агруйс восстанавливал по этапам весь знаменательный день, дивился