"Борис Письменный. Марусина любовь" - читать интересную книгу автора

неуверенно. Посмеялись. Попели еще немного , поплакали тоже. Подремали
минут тристо,а там уже стало светать.
Умылись, прибрались и распрощались с поцелуями до следующего свидания.

Оставшись одна, Маруся плотно зашторила окна и повалилсь с ног - досыпать
бестолковую ночь. Кровать плыла; пол проваливался. Маруся падала и сейчас
же взлетала на жуткую вышину, в самые заоблачные понебесья - туда, где
трудно дышать. Она была в своем завлекательном штапельном сарафане с
волнистыми плечиками-крылышками; юбка раскружилась колоколом, вихляла
вперед и назад. Голым ногам под ней было тонко, щекотно. Иногда болезненно
было - не утерпеть. И тут сразу Санечка, тоже с крылышками, вспорхнул в
самую ее щекотную боль, затолкался родимый, зашебуршился внутрях, пока не
разрешилось все сильным потопом. Лопнули разом тесемки, запульсировала в
ней горячей кровью всякая жилка, с каждым разом сильнее. Легкой птицей
парила она; кружило ее дурманно-сладостно и довольно долго...

Пока-стоп! Сразу домоуправ их, Шарафутдинов тут как тут, машет рублевкой
перед ее глазами, совсем непонятное кричит: - Бир-манат! - Все такое...-
Стыдно, - говорит, - Маруся, вы что же, по-татарскому совсем не знаете?
По-татарски? - думает, - с какой это стати? Только хотела ответить, - в
голове застучало - бам-бам! Двери хлопают, вбегает муж ее бешенный,
Аркадий, наган в руке, срывает покрывало с постели, где ее теплый Санечка
лежит Бабах! Стреляет-убивает.
Только все-таки успела закрыть Маруся Санечку собственной грудью.
Спасла. И больно ей и сладко в то же самое время.

Назавтра проснулась Мария Петровна исключительно ясная и бодрая. Напевая,
вбежала в ванную комнату. Видит себя в зеркало - ну девчонка, ну прелесть.
Ах, увидал бы меня Санечка, влюбился бы уж наповал! В окошко глянула - нет
его еще.
Конечно нет - слишком раннее еще утро. Ни души во дворе, чисто. Зато на
столе - татарское побоище - вповалку сосиски, рюмки... Нацедила себе
Маруся, против всяких правил, остатную рюмочку; зефирчиком закусила и -
прыг, назад в постель, понежится захотелось. Стала в памяти перебирать
мужчин своих, тех главных, что в жизни ей повстречались. Опять о Санечке
представила безперспективные картины всякие. Ну, скажите на милость, как
до него дотянуться! Как бы хотелось всего лишь дотронуться, ничего больше.
Голову его положить бы к себе на колени....

Мечтала с закрытыми глазами, вспоминала. По случаю и папку своего
покойного, Петра Нилыча вспомнила. Вот кто её по-настоящему любил-обожал.
Все его мысли и разговоры сводились к любимой дочке. Петр Нилыч работал в
Органах сменным шофером черного фургона, любовно называнного в народе
'воронком' или (не в том ли секрет данного ей имени) 'Марусей'. Перед
уходом на службу отец для укрепления своей памяти обязательно свое
заветное слово Д.О.Ч.К.А, по буквицам произносил. Означало это, что
надлежит не забыть - Деньги, Очки, Часы, Ключи и, что-то еще на 'А',
другое нужное дело. Укладывал в кобуру бутерброд с чесночной колбаской,
огурчик, целовал Марусю в обе щечки, и, уходя, ей честь под козырек
принимал. Эх, время хорошее было!