"Борис Письменный. Субурбия (глазами новичка)" - читать интересную книгу автора

автобусной остановки свою жену. Не то, когда она в машине, мы с ним молчим
от 'Хелло' до 'Бай'. Всю дорогу передо мной её траченный крашенный
перманент с просвечивающей кожей. Жена маленькая, властная. Боб же почти
двухметровый. Если он по неосторожности скажет, например, что сегодня
солнечно, Милли (Милиция - зовут жену) может взорваться, крикнув, -
Сколько тебе надо солнца, сколько! Вообще, Боб может пожалеть, сказав под
горячую руку что-нибудь о погоде или задав невинный вопрос.
Впрочем, временами кажется, что он привык; это только мне обычная их
беседа слышится скандалом.

На остановке Милли выходит, приказав нам 'иметь хороший день' и глянув на
меня напоследок милицейским взглядом. Второй раз за всю поездку. На Боба
она не смотрит. Он и не нарывается. Как только за ней хлопает дверца,
машина явно летит веселей; и Боб, на радостях, чего-нибудь мне да скажет
такое. - Вот, - говорит, - вчера подстриг у себя, что осталось. И крутит
своей головой. - Десять зеленых и доллар на чай, неплохо?

Пролетают зеленые щиты-указатели, конторские комплексы, склады,
бензоколонки. За зеленью, подальше от шоссе - игрушечные башенки молельных
домов; в Лейквуде попадаются русские луковки, приделанные прямо поверх
обычного жилого строения.
Сами дома в нашем пригороде - 'субурбии', по виду как прибалтийские
дачки на кавказской природе, а по ценам - российские сравнения не годятся.
Сравнительно новый иммигрант, я ловлю себя на том, что смотрю на
ландшафт уже, как на прейскурант, будто ценники пришпилены на фронтоне
каждого дома: этот - тысяч двести, а этот - за полмиллиона.

- ...Хвей зэр, я не артист, чтобы стричься дороже десятки, - продолжает
Боб.
Даже, не зная английского, я бы его понял.
Так, пожимая плечами, говорили мой отец, его друзья, дядя Фройм из
Брагина.
Кажется, что бы Боб не сказал, он огрызается и петушится, будто бы
повторяет в подтексте один и тот же мотив, ту же фразу: - Хвей зэр! А я -
знаю?
Скоростной парквей, по которому мы едем, я переименовал в честь Боба в
'Азохунвей Парквей'.
Бобу два года до пенсии. Дети - взрослые; с таким трудом заработанный
домик, вдруг, стал ненужно большим и вся большая жизнь ненужной... К
выходу на пенсию в Америке готовятся, казалось бы, всю жизнь; и всякий раз
она - горькая неожиданнность. Так что, мы не особенно распространяемся с
моим попутчиком на пенсионные темы.
Недавно у подъезда комфортабельного кондоминиума я видел похожего на
Боба пенсионера. Без адреса, не обращаясь ни к кому в частности, он
сообщал в пространство: - До чего прекрасный денек. Что за день! Не знаю
только, что
делать сегодня с моей жизнью.-
0 работе мы тоже говорим не много. Я знаю, что Боб - редкий специалист по
анализу риска в бизнесе, иначе держать бы не стали, но разговоры про
работу - разве что о сменах руководства и о тутошней перестройке - как