"Борис Письменный. Открыватель визиологики" - читать интересную книгу автора

место для экспериментов.--
В своем возбуждении, разговорчивый, как никогда, Матвей принялся
докладывать доктору, что всегда интересовался медициной. (В тот момент ему
так хотелось думать. Матвей все еще продолжал верить в свой необыкновенный
интерес к загадкам зрения и организации мозга).
-- Прекрасно, коллега, -- сказал доктор Мортис. -- Теперь и у вас есть
шанс обогатить нашу науку. --
Не желая отпускать доктора, Матвей говорил без умолку. Припомнилось,
что описанные в литературе опыты на дефективных и на раненных, вроде него,
напоминают анекдот про таракана, который слышит ногами, потому что, если
ноги оторвать -- таракан уже не бежит от стука, как положено.
Доктор смеялся или кашлял: -- Не нужно специальной литературы, мистер
Печкин. Художественная литература, беллетристика -- столь же любопытное
сборище симптомов и фобий авторов. Известно, что энцефалитные больные бредят
совершенно по текстам Гертруды Стейн.
Матвей упомянул знаменитого в 60--х нейрохирурга Амосова, мечтавшего,
чтобы после кончины его голову сохранили -- подвели бы аппаратами
необходимое питание, и он бы ( жил вечно.
-- Что--то не так, -- сказал доктор Мортис. -- Мозг, не одна голова, но
и спинной и вегетативный... Напомнив, что Печкину сегодня снимут повязку, он
удалился.

К вечеру, когда за окном начинался дождь и сгущались сумерки, Матвей
впервые за многие дни лежал с оголенной, по--солдатски бритой головой,
чувствуя приятную невесомость. В глазах, их еще было нелегко держать
открытыми, дрожали огни и качались тени. Так, дурманя, покачивались
взад--вперед кисти оранжевого абажура его детства, когда в полусне ему,
бывало, чудилось, что у него страшно вытягиваются, раздуваются руки и ноги.
Он рос. Вслед за абажуром покачивалась и кружилась вся комната вокруг
открытой коробки патефона и его блестящего никелированного коленца. Крутился
диск Апрелевского завода ( крутился Мендельсон. Мотя, употевший от
казаков-разбойников, прибегал со двора на высокий пятый этаж в любимой своей
футбольной кепке с разрезом и с неприличным названием. Звякали чайные
ложечки; пахло корицей. Между буфетом и родительской кроватью с горкой
подушек на ней сидел дядя Ефим ( подполковник войсковой связи, по общему
мнению, самый умный в родне.
( Дядь-Фим, ( делился с ним на бегу Мотя своими оследними
соображениями, ( правда фигово быть евреем?
Соседка, которую никто не спрашивал, встревала:
( Типун на язык. Мал для таких слов. Прежде всего ты ( пионЭр!
Там были, конечно, и Вельзевул и Ичи и мамин неудавшийся хахаль ( Борис
Марголин по прозвищу "простой суп" ( в красивой форме морского офицера с
потрясающим кортиком. Марголин любил по секрету увещевать Матвея, что, если
бы все сложилось иначе, он мог бы, в принципе, быть его папой; а матвеинова
папу учил жить: ( Как зубы почистить с утра, просматриваю передовицу
"Правды", и знаю все на сегодня. Вот так-с!
На что папа парировал: ( Вранье. Одни агитки. Ваши газеты и радио...

Бывала в гостях, кстати, и самая настоящая американка, мамина
институтская подруга ( Лия Купер. Ее семья приехала из Америки помогать