"Борис Письменный. Роковое окружение Эммауса" - читать интересную книгу автора

римского Папы Иоанна Павла Второго. Я привык к тому, что с восхода солнца
восьмидесятилетний Джим что-то сваривает автогеном во дворе, ворочает глыбы
и замешивает цемент, одним словом ( прихорашивает свои владения и усадьбу.
Мне полагалось бы от стыда сгореть, но я, при моей нерукодельности, и не
мечтал равняться с соседом. Во всем графстве Берген не было более
шелковистого безупречного газона, чем у Джима. Какой бы хитрый инструмент ни
понадобился мне, Джим спешил мне его подыскать. С моим несравненным соседом
я не страшился ни снежных заносов ни ураганов. Мы беседовали с ним через
разделяющий нас штакетник про семена и удобрения, ругали политиканов.
Неизвестно почему, Джим настойчиво звал меня (Бруно. Я давно перестал
поправлять ( что за беда! ( Бруно, ( говорил мне Джим, ( если к ночи я
должен свалиться, пусть это будет от работы. Такую жизнь я понимаю. Каждый
день у меня должен быть 'прожект'.
Как-то я приколачивал отстающую планку к косяку двери; Джим похвалил:
( Хороший прожект, Бруно!

Мне было приятно просыпаться; я знал ( выгляну в окно ( увижу
работающего соседа, значит все в мире в порядке, как и должно быть.
В самые ранние часы утра он работал только бесшумные вещи, напоминая
мне мать,ступающую на цыпочках, когда дети спят. Как-то спозаранку я увидел
в окно передвижной кран, поднимающий медленно, как во сне, огромную бетонную
плиту в центре Джимминова участка. Что там? Я пытался разглядеть, что за
тайна там, под плитой, но не мог. Позже все было опять шито-крыто; земля и
трава на месте, будто бы плита мне привиделась. Я собирался
полюбопытствовать о ней у Джима, но тот пропал и надолго. Оказалось (
ложился в больницу, где врачи безуспешно искали неполадки с его здоровьем,
ставили редкие диагнозы, потом отменяли: болезнь легионера, синдром
Меньера...

Раз Джим подошел ко мне прямо в обход разделяющего нас забора.
( Бруно, у меня горе. Сын умер. Так обидно, несправедливо. Его... его
только что повысили по службе, дали неплохие деньги... Джим назвал сумму,
стал жестикулировать, не находя слов, заплакал.
С тех пор он пропадал все чаще и чаще. Появляясь, часами сидел
недвижный на солнце,опустив большую голову в руки. Вылитый Папа Иоанн.
Нетронутая газета валялась под стулом. Не сразу, я решился сам к нему
подойти. Джим поднял голову, улыбнулся, сказал, что причину нашли. Он дал
мне потрогать костистый желвак на боку размером с биллиардный шар. Рак. Лиха
беда. Мы еще повоюем, Бруно...

Скоро дом опустел. На дожде мокла риэл-эстейтная табличка о продаже.
Новыми соседями, купившими Джиммин дом, не без моего содействия, оказались
свои, русские ( Эмма и ее муж Мавродий. Я их немного знал еще с тех времен,
когда приезжал в Сухуми, где за Мавродием ходила слава отчаянного джигита и
денди. У него, отставного артиллерийского офицера, был светлый взгляд,
аккуратно подстриженные усы и безупречный костюм в любую курортную жару. О
природных анатомических данных Мавродия циркулировали упорные слуxи. Одним
из его легендарных подвигов, передаваемых из уст в уста, была история со
столичной певицей из академического Большого театра, приехавшей на гастроли
в Сухуми. Мавродий, как открылось позже, заключил отчаянное пари и зашел