"Борис Письменный. Явление Духа" - читать интересную книгу автора

Бывало - один из нас представлял Духа с его баяном; и было чудно, когда
сам Дух, собственной персоной, и его подруга Люська - при полном
шестимесячном перманенте проходили через наше парадное.

Потом мы, как и многие другие, переехали в новые районы; и булыжные
Тверские-Ямские с чугунными тумбами у ворот для привязки ямских лошадей
остались в далеком детстве. Там же, где остались пресловутые дворы, жестокие
романсы и нищета - неподдельная печать людей нашего околовоенного детства
- семейства людей с общей памятью - готовой выскочить чертиком из
табакерки - только коснись...
Перед самой эмиграцией, один мой ортодоксальный приятель Эрик, с
горячностью неофита бросившийся в сионизм, задумал издавать хотя и кошерный,
но еврейский самиздатский журнал, Он попросил меня написать о мало кому
известном еврее, который первьм, еще до Александра Матросова, закрыл собой
амбразуру и чудом оправился от ранений. Однако, не его, а Матросова
назначили героем, постановили сделать легендой; 'политическая корректность'
- не новоамериканское изобретение. На каждого героя, как известно, даже на
Гагарина, отыщется двойник, который по разным соображениям в герои не вышел:
анкетой, носом, сомнительной фамилией или обрезанным окончанием...

Мы с Эриком приехали на 2-ую Тверскую-Ямскую. Я, изумленный, помалкивал
и только поражался тому, что Эрик заводит меня в мой собственный двор,
просит обождать внизу и скрывается в нашей паратухе - в третьем подъезде. Я
огляделся. Некогда опасно высокая крыша угольной ямы была, оказывается, от
горшка два вершка; сам дворик и дома были такими, в сущности, маленькими.
Задрав голову, я смотрел вверх, на пятый-проклятый - на наше окно; форточка
была открыта; у меня екало сердце: а вдруг все еще живы, так и живут там без
меня? Приступка в полкирпича под окном поросла травой. В свои пять лет я
спиной вылезал на нее и, цепляясь за раму, стоял на цыпочках, балансировал
на пятиэтажной высоте, где, однажды, мама, вдруг зайдя в комнату, увидела
мои пол-лица над самым срезом окна. Ничего, ничего...- прошептала она и,
охнув, осела за дверью. Я выкарабкался назад в комнату и придумал сказать
оглохшей трясущейся маме, что пришлось доставать мой перочинный ножик...

Эрик окликнул меня, сказал, что еврейский герой дома, но в неглиже и
скоро будет готов. Мы перекурили; потом поднялись по крутой лестнице и
позвонили. Нам открыл дверь Дух - Сан-Макеич. Кальсонные тесемки торчали
из-под брючины Духа, но на нем был приличный пиджак и даже галстук
красовался поверх байковой ковбойки,-Так это ты ко мне журналиста привел? -
спросил меня Дух и обнял. - Чевой-то вспомнили про войну, ты мне лучше про
своих маму-папу расскажи, как они, мои хорошие?
Я перевел тему, представив чернобородого сиониста-приятеля и его идею.
Дал Эрику высказаться про амбразуру, про подвиг, про современного
Бар-Кохбу...

Сан-Макеич вздыхал, ерзал, но не перебивал. Потом сказал: - Виноват
ребята, не пойдет это дело. Кто первый-второй - не важно. Матросов погиб, а
я вот - зажился. Лучше вот чайку с сушками налью и вас послушаю. Честно
сказать, когда ранился, я был красноармеец как все; думать не думал, еврей
или нет. Что врать-то теперь! Тогда было много матросовых, евреи и неевреи.