"Валентин Пикуль. Слово и дело (книга вторая)" - читать интересную книгу автора

ди вертко вывернули карету за ворота. Снова потекли леса, под луною синели
сугробы, низко присевшие перед таянием. Левенвольде разбудили в Митаве, но он
велел не останавливаться. Митаву он рассматривал через окошко: обитель юности
теперь была унылой и печальной; лошади сбежали на подталый лед, быстро вынес-
ли карету на другой берег Аа; впереди раскинулась наезженная санками латышей
прямая дорога на Ригу.
Здесь, в Риге, он придержал лошадей. И надел на лицо черную маску из тон-
кого батиста с прорезями для глаз, Свое лицо ему казалось теперь чужим, и Ле-
венвольде скрывал его... от чужих! За двором Конвента ордена Меченосцев, на
узкой улочке, в пропасть которой с высоты глядится Саломея, рубленная из ду-
ба, Левенвольде дернул дверное кольцо и сорвал с себя маску.
- Здесь живет маг и волшебник Кристодемус? - спросил он.
Навстречу вышел толстый человек в домашнем колпаке.
- Увы, - ответил он, - доктор Кристодемус, столь прославленный искусством
врачевания, исчез таинственно и странно.
- Жаль! - огорчился Левенвольде, запахивая плащ. - Я чем-то болен, но не
пойму - чем? Жизнь, как и раньше, течет, а я не нахожу в ней больше интереса
и забавы.
- Я тоже врач, - ответил незнакомец, приглашая гостя внутрь дома. - Позво-
лите узнать, с кем я говорю?
- Я путешественник. Проезжий... через Ригу.
- Вы в зеркало давно смотрелись, проезжий путешественник?
Левенвольде со смехом достал из-под плаща черную маску:
- Я не носил бы это, если б не заметил, что лицо у меня сильно изменилось.
Отвратительно толстеют нос и брови, лицо мое хмуро постоянно, даже когда я
весел или пьян ужасно.
- А что сказали вам врачи?
- Они все объясняли меланхолией неразделенной любви. Но они, глупцы, ошиб-
лись: я люблю только себя, и эта моя любовь не может быть не разделенной мною
же!
Врач сказал Левенвольде, чем он болен, и посол помертвел:
- Проклятье! Впрочем, как же я сам не догадался о своей болезни? Ведь лицо
уже не то, что было раньше. Оно приобрело облик льва рассерженного. А это -
явный признак...
- Вы были на Востоке? - осведомился врач.
- Нет! - разрыдался Левенвольде. - Виной тому крестовые походы: предки мои
еще из Палестины вывезли сюда проказу, и вот... О наказанье божье! От славы
предков поражен их славный потомок... Мне ничего теперь не жаль, и менее все-
го мне жаль теперь себя. Прощайте! Я теперь стал богом, но... прокаженным бо-
гом!
С лицом рассерженного льва, двигая бровями толстыми, с трудом волоча сло-
новьи ноги, Густав Левенвольде вернулся в карету.
- Поехали. На Венден. А оттуда - в Петербург... Отныне стану делать все,
что ниспошлет мне бог. Канава на пути моем? Мне лень переплывать ее: согласен
утопиться и в канаве. И чем ужасней все - тем все прекрасней... Едем!
"Нужна дорога мне - в дороге легче думать... Как страшен прокаженный мир,
и в этом мире - Я! Теперь я стану в этом мире для других самым страшным..."
За Ригою леса сомкнулись, плотно обступая дорогу. Тишина, мрак, оторопь и
- вой... "Пускай теперь другие их страшатся. Вперед, вперед, моя карета! Шуми
же, лес... вы, волки, войте... а мрак - дави и ужасай. Ничто теперь не страш-