"Валентин Пикуль. Слово и дело (книга вторая)" - читать интересную книгу автора

том под потолок, ноги босы и черны от пыли; рот широк, скулы остры от голода,
а глаза голубые.
- Чего тоби? - спросил Гамалея.
- Пособи, пане, - отвечал тот. - В казачестве бы мне осесть.
- А ты кто таков? Чего-то я тебя на кругу не видывал.
Назвался парень Потапом (видать, беглый). Взял бунчуковый плетку, на стене
висевшую, опять Гапку вспомнил.
- Иды, - сказал, - я тоби в сечевики зараз выведу...
Вывел Потапа на двор. И стал лупцевать, ожигая справа налево. Большая
свинья терлась об тын, ко всему равнодушная, и гремели поверх тына горшки,
раскаленные на солнце, один об другой стукаясь. А бунчуковый ожигал Потапа
исправно, приговаривая:
- Оть, москальска хвороба! Развелось вас тут, бисово симя!
Вырвался Потап от бунчукового, убежал. И так стало обидно, что упал он в
лопухи посередь площади. Шумела, горланила и плясала над ним в реве быков
душная воловья ярмарка. А он лежал и плакал в лопухах, серых от пыли теп-
лой...
- Ой, чоловики ридны! Бачьте, як москаль убивався...
Обступили Потапа хохлы. Стали горилкой потчевать. Давали тютюна нюхать с
рук жестких, мозолистых. Пахло от стариков чесноком да яблоками, разило от
штанов парубков дегтем колесным, и цветасто реяли ленты зубастых крепкощеких
молодок.
- Тю! Тю тоби, - говорили все ласково. - Не убився...
Было это с ним в городе Глухове, где на себе изведал, какова вольность ка-
зачья. Под вечер ярмарка опустела. Арбузы лежали на арбах - любой бери. Волы
дышали в темноте, как люди, устало и раздумчиво. Потап начал свою жизнь по
косточкам разбирать. С чего же начались все несчастья его? Вспомнил он дом
Филатьева на Москве и тот день, когда барин послал его на выучку к принцу
Гессен-Гомбургекому, чтобы искусству сечения он обучился... "Может, - размыш-
лял Потап, - мне бы тогда судьбу и повернуть? Надо бы не отпираться, как сле-
дует выпороть Ваньку Осипова, который ныне Ванькой Каином стал?.."
Прошел не день и не два. Волы привозили арбы с солью и арбузами. Волы уво-
зили пьяных хохлов по домам. Вставали зори над садами и ложился мрак - теплый
и волнующий - на землю, радугами осененную. А он все думал. И понемногу сло-
жил в голове своей такое: "Окол народа завсегда толкусь, вот мне за всех и
влетает. Не лучше ль жить от народа подалее?"
Даже плечами передернул - столь страшно от людей уходить. Но все же встал
и пошел. На этот раз уходил Потап далеко - на Дон или на Кубань (сам не знал
пути-дороги). Травы стояли высоко - по грудь. Солнце пекло нещадно. Изредка
куреня встречались в степи. Там деды сидели в портах широких. Были деды мол-
чаливы в древней и мудрой старости. Иногда выбредал Потап на засеку покину-
тую. Еще издали вышка виднелась, на вышке той сложен хворост горюч. Коли под-
жечь его, начнется тревога по всей Украине, поскачут в седла чубатые хлопцы,
завоют их матери, долго будут бежать за конями девки ("Татарин! Татарин
идет..."). Но татар пока нету - чисто в степи утром. А закаты здесь быстро-
течны и неминучи, как смерть человеческая. Тьма, звезды, прохлада...
В одну из ночей высокий курган встретился. В тени его Потап и залег. Тихо
потрескивал костерок, да скрежетали в ночи, будто сабли, острые иссушенные
травы... Задремал Потап, сквозь сон слышал он лепет ветра, шелестевшего зо-
лою. Очнулся же от мягкого топота копыт. Глаза протер, спросонья даже оторо-