"Валентин Пикуль. Слово и дело (книга вторая)" - читать интересную книгу автора

ную Надиру - от неразумных щедрот Анны Иоанновны. Посольство русское въехало
в Мешхед, когда небеса уже темнели. В голову князя и его свиты летели камни,
пущенные шейхами или нищими. Обнаженные дервиши сидели на корточках в теплой
пыли и, закатив глаза под лоб, проникались молитвами, искусно расковыривая
щепочками свои язвы. Трупы умерших от голода валялись по обочинам рядом с
дохлыми собаками, никем не убранные. В тончайший аромат персидских роз врыва-
лось, смрадно и густейше, зловонье из канав проточных. А в тени кустов мин-
дальных стояли наготове блудницы, держа в руках подушки и одеяла; непристойно
крутя голыми животами, они распевали стихи в честь святого Хуссейна, сочинен-
ные ими тут же (дар импровизации - дар волшебный: им где угодно можно удивить
- только не в Персии!).
Князя встретил резидент русский - Иван Калушкин, молодой человек происхож-
денья неизвестного, который по слухам, чуть ли не из мужиков в дипломаты вы-
шел; был он седой как лунь.
- Веди в дом, Ваня, да покорми чем-либо...
Ужинали при свечах. Говорили о Надире и политике в Персии: как будет да-
лее? Надира надобно побуждать к войне с турками, ибо турки крымцев мутят, а
крымцы рвутся в Кабарду - на Кавказ...
- Надир вечно пьян, - говорил Калушкин. - Оттого и визири его пьяны, войс-
ко пьет тоже, а с пьяными политиковать трудно.
- Скажи мне, Ваня, есть ли кто ныне в Персии счастливый?
- Вот только один Надир и счастлив, - отвечал Калушкин...
- Глаза мужикам нашим, - затужил Голицын, - пока еще не рвут за подати. А
гаремы в Петербурге уже сыскать мочно.
Народ наш приневолен так, что как бы Русь вся за рубежи не разбежалась.
- Зато вот от Надира не убежишь, - пояснил Калушкин. - По всем дорогам
стоят рахдарамы, убивая каждого, кто к рубежам приблизится. Света же персам
при Надире не видать. Коли кто имеет дерево плодоносяще, так сразу его сруба-
ют, ибо налог за него оплатить нет мочи. Лучше уж дерево срубить, нежели глаз
своих чрез искусство палача шахского лишиться...
- Как рвут-то хоть? - спросил Голицын горестно.
- Они умеют. Щипцы особые. Или шилом раскаленным. Только зашипит глаз, и
все тут! Я видел... не раз. Оттого и поседел.
Долго молчали дипломаты. Гилянь уже отдана на растерзание Надиру, а они
более не хозяева в политике. Петербург свысока считает, что лучше Остермана
никто не разбирается в делах восточных... Оттого-то Остерману - слово решаю-
щее, последнее!
- Давай-ка спать, Ванюшка, а завтрева мне аудиенц...
"Аудиенц..." Надир просто издевался над послом русским:
- Когда я иду на войну, так я сам иду. А что у вас царица такая лентяйка,
всегда дома сидит? Пускай и она на войну идет... Будем мы с ней воевать чест-
но: кто что у соседей своих захватит, то пусть и принадлежит победителю...
Конечно, от разбойника с большой дороги ничего другого и не услышишь. Сер-
гей Дмитриевич заговорил в ответ о тучах пленников и рабов, которых держат
власти персидские, о племенах Кавказа, которых шайки Надира силком уводят в
глубь Персии, расселяя в местах гиблых, налоги зверские платить заставляя. О
горечи женщин славянских, в гаремах Персии изнывающих...
- Что ты мне, скакуну лихому, о соломе рассказываешь? - орал на князя На-
дир. - В бумагах твоих Анна пишет, что она "великая". Не вижу я величья ее,
если Московия не может отдать мне Баку и Дербент! Великая ли ваша страна -