"Таисия Пьянкова. Память выдумки" - читать интересную книгу автора

пытать. Потому к ней никто лишний раз и не приставал. Потому и сама она
старалась ни до кого не касаться.
- Божевольная!* - страдали за нее бабенки да шептались от нее в
стороне: - А не всучена ли Устеньке нечистым духом мертвяка с чужими
глазами?
_______________
* Б о ж е в о л ь н а я - глупая, уродливая.

Сносно заикатою выдыхалось одно только слово - "Я". Это "я"
отдавалось ею с каким-то присвистом. Потому и стал народ называть ее Ясею.
Что там ни говорили о Ясе люди, а все жалели - не обижали. Разве что
пацанье... Оно, поначалу, даже дразнилку придумало:

Яся, Яся, Яся, Ясь,
ты откелева взялась?
Не сталилась, не снеслась -
с того свету поднялась...

Озорники - чего с них возьмешь? Дуракам закон не писан.
Жить шаловатая Устенька наладилась в мазанке недавно умершего бобыля
Бореньки, невеликий двор которого сходился задами со двором
большекуликинского санника - деда Корявы. Тот, с малков в подпасках
бегаючи, все покрикивал на блукавых буренок - куды тя корява понесла?!
Оттого на всю жизнь и остался Корявою, хотя, заусатившись, от гурта отошел
и взялся гнуть полозья.
При нем, при Коряве, держался внук - Егорка, который с рождения
светленьким, навроде седеньким, удался. За что и кликали его Серебрухою.
Парнишка был вихревой, но жалостливый. Когда гулявая Устенька до Больших
Куликов прибилась, ему годов двенадцать уже сравнялось. Лет на пяток
опередил он в годах Ясю. Вот и взялся он опекать глазастую. Драться
доводилось. А когда в ней проявилось умение узоры всякие выводить, то,
радуясь тому, обещался:
- Плюй ты на чепуху ерундову. Подрастай скорейча. Я от деда как
только полностью перейму ремесло, да как заделаюсь знатным санником -
шелков тебе накуплю, холста, бисеру. Знай красоту по узорам своим
наводи...
Шить-вышивать Яся давно наровлялась, да только работа эта бабья
привлекала ее постольку-поскольку. Больше тянулась она до изображения
красками. Как минутку свободную выкроет, так и кидается неведомые цветы по
стенам избы своей распускать, живые травы взращивать. К девичьим летам
навострилась она столь отрадно красками владеть, что тот, кому выпадала
переступить порог мазанки, оказывался как бы на лужайке посреди неведомого
сада.
Для людей особо интересным было то, что, к примеру, стручок гороха,
изображенный ею длиною в доброе полено, заставлял верить, что и на самом
деле он таким случается. И вот еще какая заманка была в Ясином умении:
каждому хотелось затаиться посреди ее сада, прислушаться - не бродит ли
по-за стеною дивных посадок тот, от которого в жизни человеческой многое
зависит?
Когда же деревенский люд малость попривык к Ясиным чудесам, ему одной