"Таисия Пьянкова. Тараканья заимка (Сб. "Время покупать черные перстни")" - читать интересную книгу автора

такие, чтобы все ахнули. А? Договорились? Сварганишь? Ну, а что? Жалко?
Ну-у уж... Друг ты мой ситцевый. Прошу тебя. Ишо б рубаху красную-атласную
с косым воротом... Уважь, друг. Знаешь, как за мною девки поползут -
жужелицами,- уверял он и показывал по столу проворными в рыжих волосах
пальцами, как бегают жуки-скороходы.- И картуз,- спохватывался он.-
Парчовый. Под такую же жилетку. А? Чтобы соответствовало... Представляешь,
какая красота?! Иду по улице - картуз блестит, околыш в два пальца... Нет.
Давай в два с половиной. И все. Больше ни-чего не буду просить.
Договорились? Чо ты жмешься? На-адо же! Чужого пожалел. Ну и жмот. Никогда
б не подумал... Вот дурак - унижаюсь тут! Я же - не за красивые глазки. Я
про тебя песен насочиняю. Хочешь- слезные, хочешь - какие хочешь... Я на
любые горазд. Щас, погоди маленько. Дай подумать,- настораживал Мокшей
волосатый палец перед самым Корнеевым носом и вдруг начинал протяжно орать:
Мимо кладбища-могил
Корней Мармуха проходил. О-ох!
Помянул он жись, да -
слезы кровью полилн-ись. О-ох!
Охал Мокшей Семизвон очень добросовестно. А при завывании руки его
дергались, вроде бы пользовались балалайкою. И вдруг гаркал со смехом:
По тобе, когда желание
мое исполнишь тут,
все девчоночки-бабеночки
слезами изойдут...
- Ей-богу,- заверял он Корнея и начинал сызнова ставить ему условия.-
Надо, чтобы околыш упруго стоял- железной полосой! Вот так. И никак не
мягче того.

Вспоминать Корнею о ночном интересе выпадало либо тогда, когда он хдопотал
по избе, где зеркало было определено Тихоном над лавкой, в простенке меж
окнами, либо тогда, когда дом полностью затихал. А затихал он только со
вторыми петухами. В этакую пору Корнею можно было бы уже не опасаться
никаких чертей. Кто ж не знает того, что с этими петухами нечистая сила
торопится домой, поскольку с третьими она немеет и приходится ей где
коршею суковатой раскорячиваться, где трухлявым пнем схватиться за землю,
где затаиться старой колодою; а потерпи-ка попробуй до новой ночи так
простоять.
Насчет чертей, долгая гостевая суета Корнею была подходяща. А чтобы лечь
ему да спокойно выспаться - на этот счет было худо: время его для спанья
уходило.
И вот, за какие-то три-четыре веселых в доме дня, старшой Мармуха до того
устосался, что как присел очередным утром в котухе своем за пошив, так с
работой на коленях и уснул.
Спит Корней и видит: сидит бы он не в закуте, а в избе, на лавке при
пороге. Зеркало богатое напротив висит, а в нем бы черный дым заклубился.
Скоро дыму тому места в отраженной избе не хватило, и начал он выходить
сюда, на эту половину. А Корней бы никак от лавки оторваться не может.
Задыхаться уже стал, и тогда приметил, что посреди дыму, в настоящей избе,
маячит все та же тень в монашеском клобуке. Вот бы наплыла тень да ка-ак
опять дохнет ему в лицо. Так бедный и захлебнулся он тугой струею.
Пробудился ажио.