"Елена Петушкова. Путешествие в седле по маршруту Жизнь " - читать интересную книгу автора

ему стиле, когда он на Сайде, у него в стране нет конкурентов, а ему так
жить неинтересно.
В 1978 году Угрюмов совершил другой нелогичный поступок - взялся
помогать Петушковой.
Ну тут, по-моему, в изрядной мере сказалось личное отношение Виктора
Петровича к Лене. И ее ученость, и спортивное мастерство побуждают Угрюмова
считать ее образцом, высоким примером для подражания, более же всего иного -
трудолюбие.
В пору, когда возникло их содружество, прекрасный Пепел состарился, так
сказать, "ушел на пенсию", и она взяла молодого Абакана. За два года они уже
многого достигли - в частности, завоевали в составе сборной страны "серебро"
на чемпионате Европы. Но кое-что у коня еще не ладилось, особенно пассаж и
пиаффе. Навыки исполнения этих элементов и принялся шлифовать Угрюмов.
В 1979 году на Спартакиаде народов СССР Петушкова на Абакане была
второй, проиграв лишь самому Виктору Петровичу и выиграв у Карачевой.
Угрюмова, впрочем, это не огорчило: он смотрел дальше, смотрел в
олимпийский восьмидесятый. Видел сборную страны состоящей из них троих.
Но судьба решила иначе. Весной восьмидесятого трагически погиб Абакан:
Петушкова осталась без лошади и, следовательно, вне команды. Потом тяжело
заболел Сайд, в команду не смогла попасть Карачева. Их заменили Юрий Ковшов
и Вера Мисевич. И наконец, уже перед Играми у самого Угрюмова, включенного в
сборную, простудился и заработал ревматизм новый его конь, Шквал.
Виктор Петрович в Битце выступал. Но чего это стоило! Как мог он
восстанавливал лошадь, делая припарки, по секундомеру вымеряя время
разминки - на какую погоду сколько.
Уже в ходе турнира один специалист упрекнул его: "Что ж ты, такой
мастер, менку ног не можешь лошадь заставить как следует делать?" Разговор
шел возле денника, и Угрюмов велел конюху вывести Шквала, прогулять по
коридору. "Зашкандыбал мой бедняга, и тот товарищ только руками развел".
В командном зачете Олимпиады наши победили, Угрюмов на Шквале был
третьим.
Потом у него появился новый, молодой конь - соловый тракено-ахалтекинец
Енисей. Все опять начиналось с самого начала.
Снова въезжал в манеж стройный всадник, горделивый и недоступный, сжав
в нитку губы, строго сузив глаза под полями цилиндра. А за полчаса до того,
натягивая сапоги и пристегивая шпоры, он тоненько, по-детски приговаривал:
"Ой-ой, божечки, как я волнуюсь, ой, как боюсь, ой-ой..."
Что это?
Да система.
Где ни копни, все у него система. Он, видите ли, заметил, что ему легче
выступать, когда он чувствует беспокойство, тревогу. Вот и тревожит, и
беспокоит себя. И своих учеников - тоже. Если видит, что они беспечны. "Чего
вы развлекаетесь, другие-то вон лучше вас ездят".
Зато после соревнований он их не критикует. Только до. Он рассказывает
притчу, как некто, послав сына за молоком, тотчас отвесил ему затрещину. "За
что, батя?" - "Чтоб не разлил". - "Так надо потом, если разолью". - "Потом
поздно будет".
В кабинете высокого начальства Угрюмов способен уверенно заявить, что
берет на себя обязательство еще раз стать олимпийским чемпионом. Только
нужно ему для этого то-то, то-то и то-то. По принципу "проси больше, дадут