"Юрий Петухов. Воскресший, или Полтора года в аду" - читать интересную книгу автора

подчинялось моим желаниям. Я ощупал себя с головы до ног, даже просунул
ладонь в дыру...

Примечание консультанта. Субъективные ощущения после тяжелейшей травмы
могут носить самые причудливые оттенки. Что же касается объективных данных,
следует признать, что по величине и вздутию шрама-рубца на голове нашего
посетителя можно с большой долей уверенности утверждать - ранение было очень
глубоким, проникающим. Осколки черепной кости местами проглядывали сквозь
рубец, выпирали наружу. Ширина рубца составляла не менее четырех с половиной
сантиметров, длина - около одиннадцати. Следует напомнить, что зафиксированы
случаи, когда люди выживали и после более тяжелых черепно-мозговых травм и,
в частности, в начале нашего века жил освидетельствованный человек с
обломком лома в голове - этот случай также неоднократно описывался.
Никакой ваты и прочей мерзости в моей голове не было, только дыра,
только что-то теплое, мягкое, упругое. И опять мелькнула мыслишка
навязчивая: значит, жив! значит, выкарабкался! Пусть со стороны это
покажется нелепым, но я не верил в свою смерть! Не хотел верить, и все тут!
В те минуты я и думать не желал: кто меня закопал? когда? где? что с
теми двоими гадами? что с бабой в красном? Мне все эти мелочи казались
настолько ненужными, что - плюнуть и растереть. О другом мысли были:
дескать, вот она, душа моя, душонка, выползает из трупа, выскользнула,
значит, есть она и у меня! значит, не насовсем сгинул! Было даже радостно
как-то. Радостно и боязно! Ведь сам-то я, тело мое бездыханное, труп, лежал
в гробу - а такая картина не каждому понравится! И никаких "туннелей"!
Никаких "коридоров"! Мне казалось, что вот-вот меня вынесет наверх сквозь
толщу земли, что я опять окажусь среди живых. Что там сейчас наверху, ночь
или день? Ничего-то я не знал. Я чувствовал себя всемогущим, необычайно
легким - будто шариком воздушным. Ну и рванул было туда. Как бы не так!
Словно свинцовая плита навалилась, пригнула, прижала. И ни единый змеящийся
лучик сквозь нее не пробился. А Голос вдруг так зазвучал на одной высокой
ноте - как циркулярную пилу возле самого уха, да что там уха, прямо в башке,
завели, врубили на полную мощь! Я оторопел даже, растерялся... Это сейчас,
вспоминаю, хорохорюсь, прикидываю - и так, и эдак. А тогда не было вовсе ни
растерянности, ни собранности, жуть была. Но свет-то прет, лезет прямо из
меня. А может, это я сам и был этим светом - там трудно было разобраться.
Только повело вдруг в сторону, быстро, словно в воде плыл - сквозь все эти
кости полусгнившие, доски трухлявые, далеко от своего гроба. А потом -
вверх! И снова плита свинцовая. Не пускает! Я в другую сторону, подальше -
за ограду кладбищенскую, через коренья, прутья, кирпич битый... и вверх! Не
тут-то было. Метался как бешеный, рвался, суетился, все хотел выскочить,
выбраться. А потом понял - не выйдет. Дорога одна вниз! Вот когда надавило
по-настоящему, вот когда прижало.
Никогда в жизни я не ругался столь остервенело! Меня просто
выворачивало наизнанку. Я проклинал все на свете, не понимая, за что мне
выпала такая жуткая участь?! Пускай сейчас обо мне скажут, дескать, тупой,
бестолочь, все, дескать, сразу было понятно. Я презираю этих умников! Их бы
загнать в могилу! Их бы придавить свинцовой плитой! Хотя... я не знал,
свинцовая она или нет. Это уже потом, спустя год, я сам себя представил
безмозглой рыбиной, которая зимой бьется в нарост льда над собою, пытается
выскочить наружу. А тогда я ни черта не представлял. Я бился башкой, всем