"Юрий Петухов. Воскресший, или Полтора года в аду" - читать интересную книгу автора

поверил. А ведь я этих баб семнадцать штук передавил, сейчас самому страшно
становится. Никто не знает точное число, кроме меня, ни милиция, ни
кэгэбэшники (а их тоже подключали к расследованию), ни тем более эти гады,
что саданули мне по черепу топором. Никто! Один я знаю - после каждой я на
левом плече точку накалывал, маленькую такую, синенькую, ткнешь пару раз
иголочкой с каплей черной туши на конце, и готово. Их ровно семнадцать!
Семнадцать синеньких, семнадцать душ. Это не считал двоих случайных мужичков
и одной бабки свидетельницы, эти трое подвернулись под руку, сами виноваты.
А на двадцать первой меня и уделали. Очко! Вот и не верь после этого в
приметы.
Ни один нормальный человек не станет о себе писать такого, ни за что не
станет. А я пишу! Это меня Голос заставляет... или нет, мне теперь все одно,
некого бояться, чего хочу, то и напишу. И все будет правдой. В правду люди
никогда не верят - закон! Вот после этой церквухи, после попа напуганного и
слабости в коленках, я и прижал последнюю в развалинах, напротив
заколоченного магазина. Она по своему делу забежала, потому и напуганная
была, пикнуть не посмела... И тут эти двое. Они зашли сзади, ткнули в спину
чем-то. А сами - белые, тоже перепуганные, сразу видно - на пределе. От
неожиданности я эту бабенку придавил, молча, быстро, только чего-то там
хрустнуло. Так она на битом кирпиче да на стеклах, в пыли да побелке
какой-то и осталась валяться, пальтишко красное... и изо рта красное течет,
струйкой. Вот тогда я и понял - конец! Они не простят! Не отпустят! И
бабенка в красном не причем, им плевать на нее, они за старое мстят, за
свою, за себя. Выходит, я эту выследил, а они меня накрыли. Ребята крутые, я
их еще тогда понял. Ведь меня после ихней бабы достали - полтора месяца под
следствием просидел, думал все. Им бы радоваться, дуракам, какая разница -
кто, что, как говорится, справедливость чтоб восторжествовала! Но у этих
черных мозги набекрень, у них свои порядочки, а может, просто свихнулись.
Это ведь они меня тогда вытянули и все замели, это они за меня кое-кому
отвалили столько, что и детям еще останется, а подставили алкаша какого-то.
Я и не знаю, что с тем алкашом - может, под вышку пошел, может, срок мотает,
какая разница! Короче, вытащить-то они вытащили, но сразу свести счеты не
смогли, все на виду было. Вот и пошло с того часу - я от них, они за мной!
Карусель чертова! И ведь знал, что пришьют! Точно знал! А все надеялся на
что-то, все грезил. Это теперь легко рассуждать да вспоминать. А тогда, в
развалинах, обмер, сердце остановилось и руки обвисли. А как длинный вытащил
топорик из-под плаща, так в глазах все перевернулось. Сверкнуло железо
точеное... а я уже готов, уже и бить не надо, только вдруг вспомнил, где
этот сверк видал: в церквухе, в глазах у попа, только я тогда его за
отражение принял, там еще свечки горели. Но разве свечечки так сверкнут?
Нет! Это он, поп, увидал будущее мое, вот и сверкнуло! Поздно! Я молчу. И
эти молчат. Ждут чего-то. А чего там ждать, руби как говядину, как тушу
бессловесную, мертвую, вот он я! Болтуны все болтают, будто перед смертью у
человека в голове вся жизнь прокручивается. Вранье! Даже ни одна из тех баб
не припомнилась, и про эту, красненькую, думать забыл. Только топор и вижу.
Надо было бежать. Да куда там! Уже позже, когда выполз ОТГУДА, я сообразил,
что вот так же и жертвы мои себя чувствовали, как кролики перед удавом, но
это потом. А тогда в прострации пребывал - ни мыслишки в голове, все вдруг
улетело. Черные молчат, супятся, и уже не черные они, а белые как мел. Им бы
радоваться, что достали кровника. А они сами боятся. Мне всего-то нужно было