"Людмила Петрушевская. Время ночь (сб. "Дом девушек")" - читать интересную книгу автора

осторожно!" Я оглянулась, около меня стоял кобель и жмурился, и у него под
животом высунулось нечто жуткое. (Вот так, отдавай девочек на работу в
колхоз - А. А.) Я отскочила, а Сашка за-махнулся вилами на кобеля. Вечером
мы забрались на сеновал, он залез первый и подал мне руку, ох, эта рука. Я
вознеслась как пух. И потом сидели как дураки, я отводила его эту руку, не
надо и все. И вдруг кто-то зашуршал прямо рядом, он схватил меня и
пригнул, мы замерли. Он меня накрыл как на фронте своим телом от
опасности, чтобы меня никто не увидел. Защитил меня, как своего ребенка.
Мне стало так хорошо, тепло и уютно, я прижалась к нему, вот это и есть
любовь, уже было не оторвать. Кто там дальше шуршал, мне уже было все
равно, он сказал, что мыши. Он меня уговаривал, что боль пройдет в
следующий раз, не кричи, молчи, надо набраться сил, набирался сил, а я
только прижималась к нему каждой клеточкой своего существа. Он лез в
кровавое месиво, в лоскутья, как насосом качал мою кровь, солома подо мной
была мокрая, я пищала вроде резиновой игрушки с дырочкой в боку, я думала,
что он все попробовал за одну ночь, о чем читал и слышал в общежитии от
других, но это мне было все равно, я его любила и жалела как своего
сыночка и боялась, что он уйдет, он устал.
(если бы сыночка так! Нет слов - А. А.)-
Он мне в результате сказал, что ничего нет красивее женщины. А я не могла
от него оторваться, гладила его плечи, руки, живот, он всхлипнул и тоже
прижался ко мне, это было совершенно другое чувство, мы найти друг друга
после разлуки, мы не торопились, я научилась откликаться, я понимала, что
веду его в нужном направлении, он чего-то добивался, искал и наконец
нашел, и я замолчала, все
(все, стоп! Как писал японский поэт, одинокой учительнице привезли
фисгармонию. О дети, дети, растишь-бережешь, живешь-терпёшь, слова одной
халды-уборщицы в доме отдыха, палкой она расшерудила ласточкино гнездо,
чтобы не гадили на крыльцо, палкой сунула туда и била, и выпал птенец,
довольно крупный)
сердце билось сильно-сильно, и точно он попадал
(палкой, палкой)
наслаждение, вот как это называется
(и может ли быть человеком, сказал в нетрезвом виде сын поэта Добрынина по
телефону, тяжело дыша как после драки, может ли быть человеком тот, кого
дерут как мочалку, не знаю, кого он имел в виду)
- прошу никого не читать это
(Дети, не читайте! Когда вырастите, тогда - А. А.).
И тут он сам забился, лег, прижался, застонав сквозь зубы, зашипел
"ссс-ссс", заплакал, затряс головой... И он сказал "я тебя люблю". (Это и
называется у человечества - разврат - А. А.) Потом он валялся при бледном
свете утра, а я поднялась, как пустая собственная оболочка, дрожа, и на
слабых ватных ножках все пособирала. Под меня попала моя майка, и она была
вся в крови. Я закопала кровавое, мокрое сено, слезла и поплелась стирать
майку на пруд, а он тронулся вслед за мной, голый и окровавленный, мы
помыли друг дружку и плюхнулись в пруд и долго с ним плавали и плескались
в бурой прозрачной воде, теплой, как молоко. И тут нас увидела наша
дисциплинированная Вероника, которая по утрам раньше всех выходила чистить
зубы и мыться, она увидела на берегу пруда кровавую, еще не стиранную мою
майку, от испуга пискнула, Сашка даже нырнул, оглядела нас безумными