"Людмила Петрушевская. Время ночь (сб. "Дом девушек")" - читать интересную книгу автора

садились к нему на стол и чуть ли не на колени, они были молоды и
прекрасны, а меня внизу ждал Тима, изнывая и становясь кверху тормашками.
Тут же заходили деловые мужики из соседних отделов, но все это было не то,
они все ждали, кто бы их повел в кабак. А у меня было только одно: писем и
писем!
Девушки, возможно, тоже хотели бы писем, возможно, это были как одна
голодные поэтессы, но Буркин всех прокормить не мог, он еще давал письма
одной вдове своего товарища, который утонул, но его так и не нашли, и
какие-то трудности были с пенсией его двум малолетним детям и неработающей
жене, которая ничего на свете не умела. Зав научил ее шпарить по трафарету
пять видов ответов, она мне сама призналась, а я каждый раз создавала
произведение искусства разового употребления, это были безумные ночи,
полные разговоров с невидимыми душами пенсионеров, моряков, учетчиц,
студентов и школьников, прорабов, медиков, сторожей и заключенных. Она
писала: "Ув. тов. ... К сожалению, ваш(и) стих(и), рассказ(ы), роман,
повесть, поэма не представляет(ют) для редакции интереса. Тематика нашего
журнала сугубо такая". Это вариант номер один. Если все-таки тематика
совпадает, то "по языку и стилю ваши произведения оставляют желать
лучшего. Всего вам хорошего".
А я что писала? Я писала поэмы. Я цитировала, советовала, хвалила, а
ругала очень сочувственно. Мой Буркин брал эти мои произведения, и его
перекашивало, как от горя. Но ведь за каждой рукописью вставали передо
мной живые люди, может быть даже больные, прикованные к постели, как
Николай Островский! Инвалиды и горбуньи! Они иногда писали исключительно
уже мне и мне лично присылали свои рукописи на рецензию, но их-то Буркин
аккуратно отдавал на "ув. тов." бедной вдове.
Он как огня боялся новых авторов.
А я тут написала неожиданно прозу, да еще от лица моей дочери, как бы ее
воспоминания, ее точка зрения, надо же, что на меня навалилось среди ночи
сидя без сна на кухне. Вот этот отрьшок, но Буркину ни в коем случае:
"Лучше на улице, лучше так, как я сейчас, когда хозяин квартиры некто
Шереметьев, сдавший мне ее как уехавший заколачивать большую деньгу на
Север, теперь он приехал навестить, нашел унитаз с трещиной на подпорке и
сказал: "Я теперь приехал, я буду сюда водить, мне больше некуда, не к
жене же, я мужчина физически крепкий, выходи на это время с ребенком, а
можешь остаться, бывает любовь втроем"".
Прим, автора: страшные вещи лезут в голову, ужас, ужас, представить себе
свою дочь беззащитной, но это почти то, что у нее вырвалось однажды со
слезами, как она живет. Она рассказала о Шереметьеве все.
Дальше:
"Один раз я у мамы переночевала с дочкой, среди ночи поднялся шум и стук,
зажгла она свет в квартире, демонстративно повела мальчика писять: писяй,
писяй, маленький, раз ты уже описялся, - зажгла у нас в комнате свет
искать в шкафу ему свежие трусики, шарила в шкафу. Катька проснулась в
коляске, мальчик стоял босой и держался за ее локоть двумя худенькими
ручками и дрожал от холода, стоя описян-ный, без трусов, в маечке. Худая
попка, тоненькие ножки, груда спутанных кудрей на голове и по плечам,
ангел! На нас не смотрит, а тут ведь Катька лежит в коляске ц уже
покряхтывает, мне все равно вставать, но не хочется, я говорю:
- Мама, давай я помогу, найду.