"Владислав Петров. Пониматель" - читать интересную книгу автора

как отыскать ту настоящую, ту единственную планету, на которой остались
знакомые поля и леса, и любимый дом, и все, кто нам дорог..." Это
Сент-Экзюпери, "Планета людей".
А какой я? Этого вопроса достаточно, чтобы заблудиться в
пространстве. А пока мы в нем ищем себя, нас настигают дела и делишки,
которые еще больше все запутывают. Что остается делать? Как жить, чтобы не
оказаться в офсайде? Сжать зубы и вслед за Сент-Элом повернуть на
Меркурий?


- Какой я! Я - страстный! - орет, подвывая, Шурик и тянется к
Валерии.
Это первое, что я слышу и вижу, открыв дверь. Во всем десятке
редакций, расположенных в нашем здании, нет, наверное, ни одной
мало-мальски симпатичной особы женского пола, хотя бы раз не побывавшей у
нас в комнате. Приходят они, конечно, не ко мне, а к Шурику.
- Принес воду? Давай чай заваривай! - приказывает Шурик, не выпуская
талию Валерии; и снова на всю редакцию: - О, Валерия, любовь моя, выходи
за меня замуж!
Ира сидит у окна, молча наблюдает за ними. Мне она кивнула, как
постороннему. Ну и бог с ней. Сажусь за стол и питаюсь писать.
Я никогда не сумел бы броситься на пулемет, но в концлагере, верю, в
подлеца не превратился бы. Легко рассуждать об этом, постукивая одним
пальцем по машинке. Особенно если не вспоминать усвоенную через синяки
банальную истину: настоящую цену словам определяют только конкретные
обстоятельства. Мой одноклассник Леня Карапетян довел до гипертонического
криза школьного военрука, на полном серьезе доказывая бессмысленность
подвига Александра Матросова, а через девять лет погиб в Афганистане,
вызвав огонь на себя.
Визг. Это Валерия обороняется от Шурика. На пол летят бумаги,
стаканчик с карандашами.
Открывается дверь. На пороге редактор.
Валерия вмиг выпархивает в коридор. Редактор - седина в бороду, бес в
ребро - ревнив, как Отелло. Сейчас последуют санкции. Он выйдет, потом
минут этак через пять позвонит и скажет деревянным голосом: "Александр
Васильевич, зайдите ко мне". Обращение по имени-отчеству для него высшая
форма иронии.
И точно: не успел Шурик привести стол в порядок, как зазвонил
телефон. Шурик с ухмылкой - нет в нас почтительности к начальству -
удаляется. Мы с Ирой остаемся наедине.
Она затягивается дымом по-мужски глубоко, улыбается.
- Так чего же это ты вчера испугался? - говорит она.
Я не знаю, как отвечать.
Вчера (я дежурил по номеру) у нас неожиданно слетел материал на
полполосы. Я позвонил жене, чтобы рано не ждала, а тут все переигралось в
обратную сторону. Индульгенция на позднюю явку была, однако, уже получена.
- Зайдешь? - спросила Ира, когда я проводил ее до дому. После развода
она живет вдвоем с матерью; неделю назад мать уехала в санаторий.
- Зайду, - кивнул я.
И зашел. А вскоре позорно бежал, убоявшись назревающего адюльтера.