"Лео Перуц. Шведский всадник" - читать интересную книгу автора

крепкая пенька.
Он обернулся и посмотрел на старую мельницу. Вот уже много лет, как она
была брошена и стояла с плотно заколоченными дверями и окнами. Мельника
давно не было на свете. В округе толковали, что он повесился, когда
епископский домоправитель в качестве погашения долга отобрал у него
мельницу, ослов и все до одного мешки с мукой. Но теперь бродяга с
удивлением увидел, что лопасти ветряка крутились как ни в чем не бывало, а
из трубы поднимался синий дым. Очень скоро он услыхал и скрип бревна, на
котором вертелись жернова.
Бродяге уже доводилось слыхать бродившую по округе легенду о мертвом
мельнике. Крестьяне шептались, будто раз в год он встает из своей могилы и
на одну ночь запускает мельницу, чтобы заплатить епископу один пфенниг из
своего долга. Но бродяга прекрасно понимал, что все это было не чем иным,
как пустой болтовней. Мертвые никогда не встают из своих могил. Да и, кроме
того, сейчас никакая не ночь, а белый день. И раз уж крылья мельницы
вращаются под зимним солнцем, то это всего лишь значит, что на мельнице
появился новый хозяин.
Бродяга радостно потер руки и расправил свои широкие плечи.
- Похоже, - сказал он, - у нас сегодня будет крыша над головой!
- Ох, мне бы теперь кусочек хлеба да вязанку соломы! - пролепетал
Торнефельд. - Больше я ничего не прошу.
Его спутник расхохотался.
- А ты думаешь, тебе приготовили пуховую постель с шелковой занавеской?
Да французский соус, да пирожки под венгерское вино?
Торнефельд не ответил. В следующую минуту бродяга и дворянин побрели по
ведущему к мельнице проселку.
Дверь в домике мельника была не заперта, но сам мельник пропал куда-то.
Они искали хозяина в гостиной, в спальне, на чердаке, заходили на мельницу,
заглядывали в амбар, но все напрасно. И все-таки домик был обитаем: под
плитой догорала кучка дров, на столе стояло блюдо с хлебом и колбасой, а
рядом с ним - две кружки жиденького пива.
Бродяга недоверчиво озирался: он-то знал людей и не сомневался, что
этот стол был накрыт отнюдь не для случайных гостей, у которых в карманах не
наберется и крейцера. Его так и подмывало стащить хлеб с колбасой, поскорее
выпить пиво и задать деру, но Торнефельд, попав в теплое помещение, вновь
обрел самоуверенность и отвагу.
Взяв с плиты длинный нож, он уселся к столу с таким видом, словно
мельник специально для него нажарил копченой колбасы.
- Пей, брат, и ешь! - объявил он. - Не бойся, все честно - никогда в
твоей жизни еще не бывало честнее! Я отвечаю за все, что мы с тобой тут
наедим. Выпей, брат! За здоровье всех бравых солдат Его Величества! Да
здравствует король Карл! А ты лютеранин, брат?
- Когда лютеранин, а когда папист, - усмехнулся вор, принимаясь за
колбасу. - Смотря каким боком ко мне поворачивается мир. Если вокруг меня
сплошные статуи святых да часовни, то я говорю всем встречным и поперечным:
"Аvе, Маriа, gгаtiа рlеnа"[4], а если прохожу через лютеранскую страну, то
воздаю хвалу Отцу нашему. Которому принадлежат и царство, и сила, и слава во
веки веков.
- Но так не годится, - возразил Торнефельд, с удовольствием вытягивая
ноги под столом. - Нельзя быть одновременно с Петром и с Павлом[5]. Будешь и