"Лео Перуц. Снег святого Петра" - читать интересную книгу автора

велика ее вина, всегда найдутся люди, которые станут между нею и
возмездием судьбы.
Но при этом я совершенно отчетливо сознавал, что все кончено и что она
уже не вернется. Второй раз пути наши не скрестятся в этой жизни. Но что
же из того? Одну ночь она мне все-таки принадлежала. И эта ночь осталась
со мной, ее никто не мог у меня забрать. Она покоилась в недрах моей
жизни, подобно темно-пурпурному альмандину [гранат, минерал
кроваво-красного цвета], вросшему в кусок гранита. Эта ночь навсегда
связала меня с нею. Я держал ее в объятиях, ощущал ее дыхание, биение ее
сердца, пробегавшую по ее телу дрожь, я видел детскую улыбку,
сопровождавшую ее пробуждение. Разве может такое пройти без следа? Нет.
То, что женщина дарит в такую беспредельную ночь, она дарит навсегда. Быть
может, она принадлежит в настоящий момент другому... Пускай так... Я в
состоянии думать об этом без скорби. Прощай, Бибиш!
"Бибиш" - так она называла себя, когда разговаривала сама с собою.
"Бедняжка Бибиш", - как часто слыхал я из ее уст эти жалобно-ласковые
слова. "Вы сердитесь на меня, а я не знаю за что. Бедняжка Бибиш!" -
написала она в записке, которую мне принес какой-то деревенский мальчик...
Господи, как давно это было! А однажды, когда мы еще были едва знакомы
друг с другом и она изо всех сил делала вид, будто совершенно не
интересуется мною, капля кислоты обожгла ей руку. "Ой, как больно! Нельзя
так плохо относиться к Бибиш!" - жаловалась она, с изумлением и грустью
рассматривая свой маленький пальчик. А когда я посмеялся над этими
словами, по мне скользнул ее холодный и презрительный взгляд.
Все это было и прошло. Никогда больше она не посмотрит на меня таким
взглядом. Это прошло навсегда с той ночи...
Я услыхал чьи-то шаги и открыл глаза. У моей кровати стоял старший врач
с обоими своими ассистентами, а позади них какой-то человек могучего
телосложения в белом балахоне с синими полосами вкатывал через дверь
столик с перевязочными материалами.
Едва взглянув, я тотчас же узнал его. То обстоятельство, что он изменил
наряд, не могло сбить меня с толку. Это мощное тело, этот мягкий,
несколько скошенный назад подбородок, эти глубоко сидящие светло-голубые
глаза... Человек в полосатом балахоне, несомненно, был князем Праксатиным
- последним из рода Рюриков. Шрам на его верхней губе был закрыт пышными
усами. Его светлые волосы не были, как раньше, зачесаны назад, а свисали
прямо ему на лоб. Да и руки его на этот раз были не холеными, а
загорелыми... Может быть, я все-таки ошибся, и то был не он?
И все-таки то был он - тут у меня не могло быть ни малейшего сомнения.
Уже то обстоятельство, что он старался избегать моего взгляда,
свидетельствовало в пользу этого предположения. Он нашел себе убежище,
сменив имя и разыгрывая роль санитара. Было ясно, что он не хотел быть
узнанным. Ну, меня-то ему незачем было опасаться: по мне, так пускай он
влачит и дальше свое жалкое существование, раз совесть ему позволяет. Я не
имел ни малейшего намерения выдавать его.
- Проснулись? С добрым утром! - услышал я голос старшего врача. - Как
вы себя чувствуете? Лучше? Чувствуете какую-нибудь боль?
Я не отвечал. Я все еще продолжал всматриваться в Праксатина. Он
отвернулся - мой взгляд явно смущал его. Лишь теперь я заметил то, что
раньше ускользнуло от моего взора: пламенно-красный шрам, начинавшийся за