"Евгений Андреевич Пермяк. Бабушкины кружева (сборник) " - читать интересную книгу автора

подыму...
- Давай, давай, - поторапливал я, - не задерживай невесту, не срывай
свадьбу!
Шоша испуганно и торопливо накинул шубейку, шапку, замотался шарфом.
- Так не могу же я так, - вдруг забеспокоилась Настя. - Я ведь у тебя
там вроде матери посаженой буду...
- Там разберемся, кто мать, кто отец... Живо! - прикрикнул я.
Настя все-таки сумела переодеться в белое платье, и уже минут через
десять - двадцать деревня осталась далеко. На вопросы Насти, куда мы едем и
далеко ли, я неизменно отвечал: "Не спрашивай. Примета плохая".
Наконец мы приехали к дому, где жил мой товарищ. Это была
переселенческая украинская деревенька. Нас ждали незнакомые гости, если не
считать моего товарища.
Стол был уже накрыт. Настю и Шошу провели на главные места и, усадив,
стали славить по украинским обрядам как жениха и невесту.
Шоша побледнел белее полотна, готовясь сбежать из-за стола. Настя
молчала. Разрумянившись, она несколько минут сидела, опустив голову, будто
что-то обдумывая. А потом, обратившись ко мне, сказала:
- Спасибо тебе за свадьбу, - и чинно поклонилась славившим ее как
невесту.
От этого Шоша побледнел еще более. Но когда я крикнул: "Горько,
горько!" - и все поддержали меня, Шоша испуганно поцеловал Настю и
заплакал.
Это не вызвало смеха. Наоборот, вслед за ним прослезились даже молодые
люди, сидевшие за столом, знающие всю предысторию этой свадьбы.
Пировали до первых петухов, а затем проводили молодых в отведенную для
них комнату, где жил мой друг. Там они и остались на следующий день, а я
поехал в свою Заозерку, чтобы объявить Мокшарихе о случившемся.
Представление разыгрывалось на славу. В Мокшарихе пропадала если не
великая, то выдающаяся актриса. Она выбежала навстречу ко мне с дробовиком.
Ружье выстрелило в воздух, когда соседи и Федор отнимали его у Степаниды.
Обезоруженная, она бросилась выцарапывать мне глаза. А потом пала без
чувств на снег.
Ее унесли в дом. Опрыскивали с уголька. Растирали, наговаривали...
Словом, никому, даже Федору Семеновичу, не приходило в голову того, о чем
знали я да она. И то... как она знала? Она знала про себя, не имея в виду
сознаться даже при мне, что все это сделано после ее подсказки. Когда
Степанида пришла в чувство, из которого она ни на минуту не выходила, я
стал говорить о судьбе, о "планиде", о прочей чепухе и, наконец, о том, что
можно меня убить, но ничего нельзя изменить, Шоша и Настя - теперь муж и
жена.
Так длилось несколько дней. За эти дни побывал Двоеданов, предлагавший
сломать самокрутную свадьбу и, несмотря ни на что, отдать Настеньку, ясную
зореньку, за Трофима.
Дарья на это сказала:
- Пусть мается за тем, кому она полюбовно на шею повесилась.
Федор Семенович отсиживался в кухне. Наконец подошло время, когда гнев
нужно было сменить на милость. Таков уж веками заведенный порядок.
Мокшариха долго советовалась с соседями, а те хором твердили, что это
все "по воле божией" (а я тут, оказывается, только слуга этой воли),