"Евгений Андреевич Пермяк. Бабушкины кружева (сборник) " - читать интересную книгу автора

светлые волосы были высоко зачесаны. Умные добрые серые глаза смотрели
приветливо из-под длинных белесых ресниц. По всему было видно, что он
чувствовал себя как-то виновато. Мало ел. Отказался выпить рюмку настойки.
На заданные вопросы отвечал сдержанно и почтительно, даже младшим.
Когда десятилетний сын моего товарища спросил Володю: "Володя, а ты
чем лицо моешь? Тоже бензином?" - на это Володя, чуть смутившись, ответил:
- Водой и мылом.
Отцу Светланы и ее матери "жених" явно не нравился. Они не упускали
случая, чтобы уронить его в глазах дочери. И все это мне напомнило, может
быть, и не столь поучительную, но, во всяком случае, несколько необычную
сибирскую историю любви батрака и девушки из зажиточной середняцкой семьи
Шумилиных, и я принялся тогда рассказывать, как это было.
...А была это в двадцатых годах. Парня звали Тимофеем, а девушку
Марией. Впрочем, этим именем Машу никто не называл. Для всех она была
Саламатой.
Это ласковое прозвище она получила в раннем детстве. Рязанские
плотники-отходники, рубившие Шумилиным дом, угостили Машу саламатой. Это
блюдо так понравилось маленькой девочке, что ее первым отчетливо
произнесенным словом оказалось "саламата".
Саламатой, смеясь, стала называть ее мать, потом - братья, а за ними и
вся деревня. Ласковое прозвище стало вторым именем Маши.
Саламату я встретил впервые, когда ей было девятнадцать лет. Меня
тогда расквартировали у Шумилиных. Это была крепкая, дружная семья. Жили
они справно, ели не оглядываясь. Старик Шумилин как-то сказал мне:
- При нашей-то силе мы два продналога заплатим да еще пять семей
прокормим. А сила наша - в целине. Жадный да скаредный паханую землю
перепахивает, а мы и вековой дерновины не боимся. Вот и берем сто пудов,
где другие и тридцати не нажинают.
Нужно сказать, что старожильская деревенька Полынная, где жили
Шумилины, находилась далеко от железной дороги, в Кулундинской степи.
Земельных угодий было столько, что едва ли можно было освоить даже сотую
часть пустующей целины.
За постой Шумилины с меня не брали.
- Вот еще! - говорила Шумилиха. - На пайке живешь. Ребятам книжки
читаешь, сказки рассказываешь, да еще с тебя же плату брать...
Приводились и другие доводы:
- Сам человек свой хлеб в навоз перегоняет, а гость - в хорошую молву.
И мне казалось, что добрее, приветливее и хлебосольнее Шумилиных
трудно найти семью. Когда же дело коснулось Саламаты и Тимофея, я увидел
Шумилиных в ином свете. Они все поднялись на дыбы.
- Как только совести у него хватило, даже подумать страшенно, что
Саламату за него замуж выдадут! - кипятилась мать.
А отец пуще того:
- За пазухой, что ли, ты, Саламата, будешь жить у него? Так ведь не
блоха.
А дед Шумилин сыпал присказками да прибаутками:
- Нашли себя дровни тарантасу ровней... Захотел цыплак на цаплю
взлететь, да ноги коротки...
И братья Саламаты тоже находили обидные для Тимофея слова, хотя и
дружили с ним и называли его "коренным конем конягинского табуна". Это так