"Артуро Перес-Реверте. Испанская ярость" - читать интересную книгу автора

вниз лицом в дверях домика, сжимая в руках древко алебарды, которая не
пригодилась ему ни для защиты, ни для чего иного. Еще я заметил, что карманы
у него вывернуты, что на нем нет ни кирасы, ни сапог и что на левой руке не
хватает двух пальцев - тот, кто стягивал с них перстни или кольца, явно
очень спешил. Красновато-бурый ручеек крови, огибая весь сад, подтекал к
самым ногам капитана.
- Да уже не так холодно, - сказал кто-то из солдат.
По сильному баскскому выговору я и не оборачиваясь понял, что слова эти
произнес Мендьета, мой соплеменник, крепкий, бровастый бискаец с усами,
густотой и пышностью не уступавшими усам капитана Алатристе. Рядом
выскребали свои котелки смуглый, как мавр, Курро Гарроте, уроженец Малаги,
Хосе Льоп с Майорки и арагонец Себастьян Копонс, старый сослуживец моего
хозяина - крепенький жилистый коротыш, чье лицо, казалось, было высечено
резцом по меди. Здесь же, неподалеку, бродили братья Оливаресы и галисиец
Ривас.
Все знали, какое трудное задание получил я перед атакой, а потому
обрадовались, увидав меня живым-здоровым, однако обошлись без душевных
излияний: во-первых, мне уже случилось понюхать пороха во Фландрии,
во-вторых, каждому хватало собственных забот, а в-третьих, у солдат вообще
не принято чрезмерно ликовать из-за того, что кто-то не подкачал, выполняя
свои обязанности, за которые, кстати сказать, ему от казны идет жалованье.
Впрочем, мы - речь, конечно, не обо мне, ибо нестроевые пажи-мочилеро
денежного содержания не получали - давно уже забыли, как выглядит и на что
похожа монетка в восемь реалов.
Диего Алатристе тоже приветствовал меня всего лишь рассеянной улыбкой.
Заметив, однако, что я вьюсь вокруг него, как щенок в ожидании хозяйской
ласки, одобрил мой бархатный трофей и предложил мне ломоть хлеба и пару
колбасок, поджаренных на том же костре, у которого грелись его товарищи,
пытаясь просушить одежду, все еще влажную после ночи, проведенной по пояс в
воде. Лица у них были сальные, грязные, волосы растрепаны, вид изможденный,
однако все пребывали в наилучшем расположении духа - остались живы, одержали
победу, вернули мятежный Аудкерк в лоно католической церкви и под державную
руку нашего государя, а добыча - в углу были свалены мешки и узлы -
оказалась вполне приличной.
- Три месяца жалованья в глаза не видели, - заметил Курро Гарроте,
счищая с перстней запекшуюся кровь. - Теперь, глядишь, и продержимся.
С противоположной стороны городка донеслись звуки труб и барабанная
дробь. Понемногу развиднелось, и взорам нашим предстала шеренга солдат,
поднимавшихся на Остерскую плотину. В последних клочьях тумана колыхались,
точно камыши, длинные пики; скрытое за тучами солнце выслало, словно в
передовой дозор, слабый луч - и заиграли, отражаясь в тихой воде канала,
стальные наконечники, шлемы, кирасы. Впереди двигались несколько всадников,
несли знамена со старым добрым андреевским - иначе его еще называют
бургундским - крестом, издавна осенявшим испанские легионы.
- Пожаловал... - сказал Гарроте. - Петлеплёт злозыбучий.
Тут надо пояснить, что именно такая кличка накрепко прилипла к нашему
полковнику - к дону Педро де ла Амба. Второе слово, впрочем, звучало
несколько иначе, и в приличном обществе я произнести его не решусь, но
примите в расчет, что мы были солдаты, а не монашки. Первая же часть
прозвища объяснялась тем, что полковник, будучи рьяным поборником