"Даниэль Пеннак. Христиане и мавры ("Малоссен" #5)" - читать интересную книгу автора

вислоухим бельвильцам. (Мальро был прав: двадцать первый век будет духовным;
безработица этому весьма способствует.) Через пару минут наша лавочка
опустеет. Я спокойно смотрел, как поднимается пена в моей турке, и с легким
нетерпением ожидал того благословенного момента, когда наконец останусь
один, как вдруг голос Терезы словно током пронзил меня.
- Ты что не пьешь свой шоколад, Малыш? Так ведь и опоздать недолго!
Малыш сидел прямо, неподвижно, в душистом облаке остывающего в его
чашке шоколада. К тостам он даже не притронулся.
- Я хочу моего папу.


***

Пропустим этот день. Оставим за кадром часы работы, когда все мы были
заняты делами, в том числе и я, в издательстве "Тальон" - заключив в скобки
забвения семейные неурядицы: мы же профессионалы! - до самого вечера, когда
за ужином перед нами вновь каменным изваянием предстал Малыш, застывший над
тарелкой супа.
- Я хочу моего папу!
- Он и в столовке ничего не ел, - объявил Жереми.
Новость вызвала целый ряд комментариев, где каждый добросовестно
озвучил свою партию. Тереза поспешила высказать то, в чем она, как всегда,
уже давно была уверена, полагая "совершенно естественным", что после
рождения Господина Малоссена у Малыша появился "синдром брошенности" и он
стал искать "идентификационной зацепки", отчего и воспоследовал этот
"совершенно законный" запрос "собственного биологического отца".
- Глупости, - отрезал Жереми. - Биологический отец, не смешите меня!
Это был первый аргумент пламенной тирады, в которой Жереми (правильно
ли я его понял?) вознамерился открыть всем, что отец - это просто гипотеза,
без которой можно спокойно обойтись, и что в любом варианте, если наша общая
мать приняла решение устранять наших производителей в самую минуту появления
на свет каждого из нас, она так поступала, прекрасно сознавая, что делает,
"у нее, у нашей мамы, были на то свои причины", которые не могли быть иначе
как положительными, принимая во внимание, что у нашей мамы "не само так
вышло", она "отлично знала, на что идет, это же мама!".
- Скажешь, мама не знает, что делает? Так, Тереза? Так? Так? Ну же,
скажи, так, по-твоему? Мама не знает, что делает?
Воцарилась оглушающая тишина, в недрах которой я расслышал голос Клары,
шепчущей на ухо Малышу:
- Но это же Бенжамен, наш папа. Бенжамен, и еще Амар. И Тео тоже. Ну
же, давай, кушай свой суп, Малыш.
- Я предпочел бы моего папу, - ответил Малыш, не притрагиваясь к
тарелке.
Это условное наклонение преследовало меня всю ночь.
Я предпочел бы.
Да, Малыш так и сказал: "Я предпочел бы моего папу".
Я и не знал, что от наклонения глагола у вас может застыть кровь в
жилах. Оказалось, может. По какой-то необъяснимой для меня причине это
условное наклонение загнало мой ночной покой в склеп страха. (Жалкая
метафора, знаю, но я был не в состоянии найти ничего более сносного.) У меня