"Виктор Пелевин. Николай Антонов. Об одной авантюре Виктора Пелевина. (" - читать интересную книгу автора

придется сделать небольшое лирическое отступление. В России не принято
расточать дифирамбы людям, которые этого заслуживают, - обычно их получают
только посмертно. Однако, поскольку я собираюсь поругать, разоблачить и
заклеймить Пелевина, или, пользуясь языком самого Пелевина, начистить ему
мордонг, мне, чтобы заглушить внутренний голос совести и развязать себе
руки (как принято у людей нашего поколения), придется выдавить из себя
несколько комплиментов. Все эти комплименты я решил собрать в одном месте,
чтобы читающий мог просто перевернуть страницу. В основном они относятся к
его последнему шедевру, "Чапаеву и Пустоте".

реверансы и комплименты

Пожалуй, в школьном учебнике я написал бы о нем так: "Этот роман
занимает уникальное место в русской литературе, Быть может впервые со
времен Достоевского, у нас появился полноценный, удавшийся философский
роман." Который обладает сразу тремя, трудно сочетаемыми свойствами.
Во-первых, это действительно философский роман, - не только потому, что его
герои непрерывно занимаются философскими рассуждениями, но и потому что все
движение романа подчинено экспликации некоей довольно абстрактной и сложной
метафизической идеи. Во-вторых, это поразительное совершенство формы. Эту
книгу можно глотать маленькими ложечками: ей свойствен расточительный и
пресыщенный пуантилизм, который заставляет смаковать чуть ли не каждую
фразу. Конечно, в современной русской литературе это свойство не редкость,
однако оно не так уж часто встречается в произведении крупной формы и
выдерживается в нем сначала и до конца. В-третьих, что самое поразительное,
при всех своих достоинствах это роман популярный, читабельный. Он исчез с
прилавков почти сразу же, как появился (в отличие от других, не менее
качественных произведений, выпущенных издательством "Вагриус" в своей
довольно академичной серии). Потенциально он выходит за пределы не только
узкого круга "творческой интеллигенции", но и более широкого слоя
"трудящейся интеллигенции"(1). В смысле "народности" его можно сравнить
только с Венедиктом Ерофеевым, с "Москвой и Петушками".
Hе поймите меня неправильно: речь идет, конечно, не о том, что
"Пелевин велик, как Достоевский". - Мне не хотелось бы брать на себя столь
нескромную математическую миссию. К тому . же, если и заводить речь о
"размерах", то Пелевин велик по-своему, по-Пелевински. Речь идет о том, что
в жанре философского романа между эпохой Достоевского и нашим временем
простирается столь глубокий вакуум, что на этом фоне фигура Пелевина, быть
может сама по себе не столь уж и значительная, возвышается одиноким утесом.
Эти три отмеченных нами свойства не присутствуют в такой степени ни у кого
из русских писателей после Достоевского. Жую философского романа претерпел
за это время поразительную деградацию. Hемногочисленные попытки что-то
сделать в этом жанре далеко не удовлетворительны. Возьмем, например, Андрея
Белого(2) и его "Петербург" (если рассматривать его именно как философский
роман). Вроде бы, есть здесь и форма (и еще какая), и философия. Hо
философия у Белого - элемент оформления, всерьез она не воспринимается.
Другой, противоположный пример - Марк Алданов. В его романах, наоборот,
философических рассуждений более чем достаточно, но форма (убедительность,
соблазнительность, завлекательность его книг именно как носителей
философии) оставляет желать лучшего. Самый же главный недостаток и Белого и