"Ася Пекуровская. Когда случилось петь С.Д. и мне (о С.Довлатове)" - читать интересную книгу автора

посвятившим жизнь изучению их родного языка и культуры. Сережа немедленно
вступал с ними в разговор, начиная что-то объяснять быстро, почти
скороговоркой, без пауз, завораживая эффектом звучания, не уступавшим
эффекту спиритического сеанса. Русская аудитория слушала его, как слушают
романсы Вертинского, уносящие вас "туда, где улетает и тает печаль, туда,
где расцветает миндаль", в то время как оторопевший иностранец, не готовый к
спонтанному соучастию, покорно держал улыбку восхищения на страдальческом
лице.
Но не было такого слушателя, который бы отважился Сережу прервать и,
Боже упаси, уличить в очевидном для нас всех шарлатанстве. Едва оправившись
от шока, заокеанский гость спешил заверить Сережу - на своем родном языке
или на своей же версии русского в своем полнейшем восторге от его
импровизаций. Разумеется, тут были и признания, мол, дескать, не мог в
полной мере насладиться нюансами Вашего маленького шедевра то ли ввиду
неповторимости всякого экспромпта, но, возможно, и по причине общей
эфемерности всякого звукового ряда. Некоторые слушатели, преимущественно
американки, затрудняясь с уверенностью определить принадлежность акцента,
пытались все же угадать, в каком штате проходил Сережа свои университеты.
"Was it Iowa or Wyoming"?
Когда кто-то восхищенно сказал Сереже: "Боже, какая у тебя
поразительная память!" Сережа бросил небрежно: "Причем тут память? У меня
всего лишь абсолютный музыкальный слух. Получил по довлатовской линии. От
матери".


САМАЯ СТРАННАЯ ОСОБЕННОСТЬ

... Ровно, твердо и даже добродушно смотрели небольшие, широко
расставленные голубые глаза, которые имели ту особенность, отчетливо
осознанную мною значительно позже и чрезвычайно редко встречающуюся среди
европейцев, особенность, состоящую в том, что они ровно ничего не выражали.
Поэтому-то я с первого раза приписал им добродушие. Не дай Бог вам, милый
читатель, встретиться когда-нибудь с таким добродушием, ибо добродушие
Аполлона Безобразова именно, может быть, и было самою страшною его
особенностью.
Борис Поплавский
-Девушка, вглядитесь в мои голубые глаза.вы в них найдете вязкость
петербургских болот и жемчужную гладь Атлантической волны в час ее
полуденного досуга. Надеюсь, вы не взыщете, если не найдете в них
обывательского добродушия? Обладая незаурядным ростом и феноменальной
памятью, скажете вы, мужчина может поступиться добродушием. Девушка, вы
заметили, как темнеют мои глаза в момент откровенных признаний? Такого типа
монологи, адресованные будущим и прекрасным незнакомкам,произносил Сережа в
часы будничной трапезы, выдавая их мне, при этом жадно предвкушая другие
подиумы на обруче вселенской орбиты. Однако в каждый знак препинания, в
каждое новое слово, включенные в монолог, Сережа верил свято, ибо они-то и
были святой правдой его обреченной на мечту молодости.
Хотя свой джентльменский набор Сережа выдавал сразу, при первом же
знакомстве, особенно, если хотел произвести впечатление, в чем никогда не
отказывал себе, а тем более собеседнику, в силу то ли логического, то ли