"Ася Пекуровская. Когда случилось петь С.Д. и мне (о С.Довлатове)" - читать интересную книгу автора

выращенному в нашем благословенном отечестве - догматичностью, жестокостью,
произволом и слепой верой в эстетический канон.
И все же был один момент в машиной биографии, никакими эстетическими
критериями не объяснимый, от которого ее охраняли от рождения и до того
момента, к которому я с не свойственной мне осторожностью подвожу
доверчивого читателя. На машин вопрос, где ее папа, к ней неизменно поступал
поначалу уклончивый, а впоследствии откровенно лживый ответ: Остался в
России, из которой мы эмигрировали без него. - почему без него? - Разошлись,
расторгли брак. На этом машин интерес, как правило, исчерпывался до
следующего приступа детской любознательности. Однажды, в возрасте лет восьми
Маша получила школьное задание написать автобиографический очерк. Отличаясь
обстоятельностью, она собрала имеющийся в наличии материал и, уже начав
писать, вдруг спросила: "А как выглядит мой папа?"
Когда-то в молодости на сережин вопрос о том, как я себе его
представляю, я, не задумываясь, ответила: "Как разбитую параличом гориллу",
тем самым сильно расширив диапазон его собственных представлений о себе,
который ограничивался лишь образом Омара Шарифа. Впоследствии мои авторские
права на "разбитую параличом гориллу" были переданы "своенравному, нелепому
и бессмысленному" персонажу "Филиала" по имени Тася, который, по крайней
мере, в своей первоначальной версии, "писался" с меня. С учетом своих
авторских прав тридцатилетней давности, вряд ли признаваемых на территории
страны, где был задан вопрос, я ответила Маше, сделав надлежащую скидку на
возраст. "Твой папа похож на гориллу, такой же большой и неуклюжий." Прошло
несколько месяцев прежде чем Маша в очередной раз посетила зоопарк. Постояв
продолжительное время у отсека, где проживали гориллы, Маша произнесла,
обращаясь скорее к одной из обитательниц отсека, нежели ко мне: "Горилла мне
нравится. Она ходит так же мягко, как мой папа".
Когда "папа" объявился в 1978 или 1979 году в Америке, послав мне
экземпляр напечатанной Карлом проффером повести "Компромисс" с дарственной
надписью: "Милой Асе и ее семейству - дружески", я осмотрительно решила не
оповещать Машу о приезде отца. Решение это в дальнейшем не пересматривалось,
пока не случилось нечто поистине неожиданное. Однажды в нашем американском
доме, как гром среди ясного неба, раздался звонок из Нью-Йорка: "Асеночек, -
так называет меня моя подруга Нина Перлина, - умер Сережа. часа два назад.
Подробностей пока не знаю. Позвоню позже. Похороны послезавтра." Я была в
шоке. И тут мне предстоит покаяться перед Сережей, что моей первой мыслью
все же была мысль не о нем. Как, в какой форме оповестить Машу о гибели ее
отца в Нью-Йорке? Как объяснить двадцатилетней девочке, что, не будь ее мать
тем, что она есть, Маша могла бы познакомиться со своим отцом при жизни.
Одно казалось кристально ясным. Нужно было немедленно рассказать Маше,
и как можно подробнее, о ее отце, после чего предоставить ей выбор. Если то,
что она услышит, склонит ее в пользу свидания с отцом, она поедет на
похороны. И я поеду вместе с ней. Если по каким-либо причинам ей этот
единственный шанс знакомства с отцом покажется неприемлемым, я поступлю по
ее усмотрению. Наш разговор длился всю ночь. Маша стоически вынесла мои
импровизированные истории об отце и о нашей молодости. Всю ночь из нашей
комнаты раздавались хохот и всхлипывания. Часов в пять утра моя бедная
девочка сказала: "Ну, иди спать. Ведь завтра же в дорогу. Когда еще удастся
поспать, неизвестно".