"Димитр Пеев. День моего имени (Журнал "Техника - молодежи", 1971, NN 2-5)" - читать интересную книгу автора

долине, светится сельцо, где я родилась..."
- Успокойся! Гемма, успокойся, - обыкновенно говорили ей. - Вот
прилетим к Проксиме - и отыщем земли ничуть не хуже Африк да Египтов. А
может, и лучше даже, поинтересней. Мало ли каких чудес не бывает на других
звездах.
- Не могу, поймите меня, не могу больше, - кричала тогда Гемма. -
Когда-то людей сажали в тюрьму за тяжкие преступления, за убийства, за
кровосмешение. Но почему я здесь? Меня-то за что?.. Это чудовищно! Я хочу
вернуться... Даже и тех, кровосмесителей, убийц, и то миловали. Не часто,
конечно, но ведь возвращали свободу. А кто освободит меня?.. Мы не найдем
никакой планеты. Нам вовек не получить горючего для возвращения... Мы
навсегда замурованы в этих кельях. Мы осужденные. Мы сами себя осудили на
пожизненную каторгу!
Мы понимали, что ее болезнь неизлечима, что Гемма не выдержит до конца.
Мы использовали все доступные нам средства терапии.
Да что там терапия. Корабельный врач, сорокапятилетний эскулап с рыжей
бородкой и широкими азиатскими скулами, пытался гипнозом вылечить
тоскующую по прежней жизни Гемму. И что ж? После одиннадцатого сеанса он
пришел в каюту к Теллуру и сказал:
- Теллур, а она права. Взгляни в иллюминатор. Там действительно видна
Земля как на ладони. Только не Африка и Египет, а другая сторона. Могу
поклясться, я вижу Аляску и Охотское море!
После этого Теллур приказал сеансы гипноза на время приостановить.
Гемма исчезла.
Скорее всего, Астер, нам не стоит рассказывать тебе об этом случае. Но
ты должен знать истину, всю истину, сколь бы горькой ни была она на вкус.
Много позднее мы поняли, что Гемма надела космический скафандр, взяла
контейнер с продуктами, цистерну горючего для своего газовореактивного
двигателя и покинула звездолет. Локаторы сумели отыскать ее далеко позади,
но она уже не отвечала, возможно, экономила энергию танталовых батарей.
Можешь ли ты, Астер, представить себе хоть на миг ее состояние, когда
она решилась ринуться назад, к Земле, пробалансировать по незримому канату
длиной в тридцать биллионов километров - одна-одинешенька, в жалком
скафандре, с кислородным запасом на шесть часов!..
Вслед за тем не вынес одиночества Ксенон, инженер из третьей смены.
Как-то, сидя в кают-компании и играя сам с собою в шахматы, он разразился
ни с того ни с сего тирадой, одинаково странной и по форме и по
содержанию.
- Кто сказал, что земляне созданы для далеких космических путешествий?
- начал он, ни к кому вроде бы не обращаясь. - Не просто, ох, не просто
совладать с матушкой-природой. Мы дети Солнца, а не пошлой провинциальной
пьески, мы намертво прикованы к своему светилу, прикручены к нему законами
диалектики. А законы диалектики гласят: все земное смертно. И если мы не
хотим впасть в гнуснейший идеализм, признаем, что лишь автоматам
подвластно Пространство и Время. Включил автомат, щелк - и пусть сквозит в
звездолете хоть миллион лет. Ни еды ему не подавай, ни противоречий, ни
удовольствий. Шарнирные соединения не истощает склероз. Цирроз печени не
выедает нутро механизмов. Роботы не склочничают, не суетятся, от обжорства
не умирают. Не умирают и от любви, платонической иль еще какой... - тут он
покосился на портрет Геммы в траурной рамке, вздохнул и закончил тихо: -