"Рыбарь" - читать интересную книгу автора (Гергенрёдер Игорь)8.Как только вошли в кабинет Панкеева, барышня бросилась к нему, заламывая руки: – Господин офицер! Мой отец – председатель земской управы!.. в Новоузинске… расстрелян красными! Мы с мамой спаслись в Самару, я ищу моего жениха – прапорщика Черноярова, он в Народной Армии с первого дня… Привлекательная внешность незнакомки, её слова о папе, её слезы заставили Панкеева предупредительно вскочить, усадить мадмуазель в кресло. Он налил ей из графина воды, стал со строгостью слушать Ромеева, Быбина, Шикунова… Он понимал – разведчики могут изощрённо маскироваться, и, тем не менее, то, что эта барышня – большевицкая разведчица, в первые минуты представлялось неправдоподобным. Да и вообще невероятно: человек, пусть в прошлом и даровитый агент сыска, едва оказался на станции, как тут же сразу поймал трёх лазутчиков. Вероятнее было, что сметливый, ловкий тип на этот раз прибегнул к трюку, чтобы отличиться и застраховать себя от мести эсеров: вбил солдатампентюхам, что эти трое – шпионы. Панкеев неприязненно бросил Володе: – Нам о вас уже всё известно! Человек вы, кажется, неглупый. Но, – засмеялся издевательски, – не там ищете дурее себя. Не там! – Господин поручик, не об нём разговор! – вмешался Быбин. – Вы этих проверьте. Барышня, обежав огромный письменный стол, за которым сидел офицер, пригнулась за его спиной, будто на неё вот-вот набросятся и растерзают, – зарыдала, захлёбываясь: – Я ни в чём не виновна! Мне к… генералу! Я обращусь… Папа расстрелян красной сволочью… Напирал на поручика и "лапоть", выкладывая из кошёлки на стол каравай хлеба, шмат жёлтого сала, глаженые портянки: – Извольте проверьте! Сын у меня доброволец! Сыну привёз… со всей душой против красных, а меня виноватят… – Ладно! – раздражённо остановил Панкеев. Шикунов, доброжелательно улыбаясь, негромко, но настойчиво высказал: – Пареньку бы сделать допрос. Мальчишка, бледный, заплаканный, стоял напротив стола, впивался взглядом в лица барышни, Ромеева, офицера. – Напугали тебя? – спросил Панкеев. – Мало что не убили, – вставил мужик. Панкеев с начальственной благосклонностью уведомил подростка: – Бояться не надо. Если ни в чём не замешан, тебя не накажут. – Конечно, не замешан, господин офицер! – вскричала барышня, глядя в глаза пареньку. Поручик счёл необходимым прикрикнуть: – Пра-ашу не вмешиваться! – и обратился к мальчишке: – Повтори всё, что ты давеча рассказал. Тот протянул серебряный крестик и образок на плетёном шнурке. – Мать наказала гайтан отцу передать… Сказывали, отец в Сызранском полку… – О знакомстве с этими двумя людьми повтори! – потребовал офицер. – Что ты рассказывал о месте встречи, о китайце? Мальчишка заревел: – У-уу! Не убивайте… со страху вра-ал… Кто-то из солдат фыркнул: – Ну-ну… – Со страху так не врут! С именами, с кличками: и всё – в один момент! – заявил в упрямой убеждённости Быбин. – Не-ет. Вы его без них допросите. И агентов с ним пошлите к китайцу, к голубятникам. – Учить меня не надо! – перебил Панкеев, понимая с обидой, что не мог бы придумать ничего умнее предложенного солдатом. Опять кричала барышня: о расстрелянном красными отце, о том, что пожалуется генералу. "Лапоть" упорно толковал о сыне, который "по своей охоте против красных пошёл". Шикунов, Лушин поддерживали Быбина. Сизорин пытался что-то сказать в защиту "дяди Володи". А тот – весь подобравшийся, с потным лицом – стоял недвижно, следил за офицером, как невооружённый человек, встретив в лесу волка, следит за ним: кинется или зарысит своей дорогой? Панкеев, чей взгляд на дело изменился, приказал всем выйти в коридор, оставив Ромеева. Поручику весьма не понравилось, как барышня смотрела в глаза мальчишке, крича, что он ни в чём не замешан: словно внушала. Не верилось, что тот со страху выдумал про китайца, голубей, сочинил клички. Замечание Быбина на этот счет было неопровержимо. Подозрительным казался и мужичонка в лаптях: чересчур складно, прямо-таки заученно, твердил о сыне – и чересчур смело. Этими тремя следовало заняться. Но… всё меняла личность Ромеева. Что если начальствующие эсеры набросятся на него, своего давнего ненавистного врага? А трое… разумеется, невиновны! – раз их обвиняет Ромеев. Поручик сказал ему доверительно: – Каждую минуту ожидаем Роговского. К пакгаузам сведут вас! Понимаете? Или повесят, на водокачке. У Володи сузились зрачки: – У вас одни эсеры верховодят? А офицеры? Неуж не вникнут, что я – нужный, не отстоят меня?! Я ж к вам с этой надёжей пробирался… – Здесь, в городе, власть у эсеров, – в словах Панкеева прозвучало сожаление. В душе он был кадетом, эсеров не любил, считая их утопистами, притом, кровожадными. – Тебе надо на фронт, в боевую часть, – перешёл он на "ты", – к Каппелю, под Нурлат. Каппель тебя не выдаст. Немедля и отправляйся. Сказав это, удивился себе: чувствовал странную симпатию к Рыбарю. Тот горячо зашептал: – Мне уйти – пустяк! Хоп – и нету меня! А шпионам – воля? Вы ж сами поняли их. Я вижу! – Пойми ты меня! – так же возбуждённо заговорил Панкеев. – Арестую – а их выпустят. У меня будут большие неприятности, почему не тебя, а их схватил. Ромеев вдруг выбросил левую руку и стал зачем-то тыкать себя в грудь указательным и средним пальцами: – Глядите вот, господин поручик! Глядите! Не для себя ж я вас умоляю – в работу их взять! Вся организация ихняя будет у вас в руках. Для кого я стараюсь?! Какая мне-то прибыль?! Офицер решил: – Сделаем так: отведёте их к воинскому начальнику. Это за площадью. Расскажете ему всё, что и мне. Только про меня не упоминайте. Может, он их задержит. Пришлёт ко мне посыльного – а я начальству доложу о них так, чтобы ты не фигурировал. Больше ничего не могу. И давай уматывай отсюда! Когда вышли на привокзальную площадь, Ромеев обронил: – Сперва в ту сторону, к нужникам! Барышня продолжала громко возмущаться, не желая идти. Володя, с револьвером в руке, встал к ней вплотную, приблизив окостеневшее в бешенстве лицо к её лицу: – Идите! Она отскочила и пошла. Около дощатых выбеленных известью уборных Ромеев остановил задержанных, кивнул на нужники: – Кому не надо – не неволим, – мигнул Быбину, Шикунову. – А мы заглянем. Вошли в уборную, оставив с арестованными Лушина и Сизорина. Володя передал разговор с Панкеевым, с мрачной сосредоточенностью сказал: – Воинский начальник их отпустит. Бабёнка борзая – как начнёт вопить, что в контрразведке они были и там их не задержали… Быбин вгляделся в Ромеева: – Ну, что надумал-то? – Да! Именно так и нужно сделать! – непонятно, с решимостью отрубил тот. – Учёные люди обозначают: лакмусова бумажка. Иначе сказать: выйдет то, против чего и рогатый не попрёт! Убеждал спутников сделать по его, не расспрашивая: позже объяснит. Они, обменявшись взглядами, согласились. Задержанных провели к поездам, двинулись вдоль пакгаузов: на этот раз мимо их дверей, обращённых к железнодорожному полотну. Шли узкой полосой: слева – двери, справа – рельсы, по которым проплывают паровозы, с оглушительным шипением вымётывая пар, тяжело погромыхивают составы. Володя заглядывал в отделения пакгауза, откуда уже вывезли грузы, позвал: – Сюда! Здесь пол толстым слоем покрывали опилки: очевидно, раньше тут хранилось что-то, содержавшееся в стеклянной таре. Ромеев вдруг принялся заталкивать арестованных в помещение, как-то по-дурацки ухмыляясь и норовя кольнуть штыком: – Посидите, отдохнёте! Пущай вас другие отсель заберут. А мы своё исполнили. Нам по вагонам пора – уходит эшелон. – Дуб-бина! – вырвалось у барышни. Заперев дверь наружным засовом, Володя отвёл друзей на десяток шагов. – Погодите – как интересно станцуется! Тогда против никто, ни в коей мере и степени, не попрёт… Спутники не понимали. Он веско пообещал: – Увидите!.. А покамесь, ребята, мне надо улепетнуть. Не то… Из облака паровозного пара возникли дружинники с ружьями "Гра". Один, сегодня уже встречавшийся с Володей, упёр ствол массивной винтовки ему в живот. – Заискались тебя. Следуй за нами! |
|
|