"Йен Пирс. Перст указующий (часть 2) " - читать интересную книгу авторадрузьям, а возможно, был одним-единственным - и я безоговорочно доверял
ему. В его обществе я нередко скучал, но мы оба нуждались друг в друге, и наша близость помогала нам обоим. Состоя в дальнем родстве, мы познакомились до того, как его послали учиться в Винчестер, откуда он поступил в Новый колледж, готовясь связать свое будущее с церковью. Его отец был адвокатом, и мой батюшка нередко советовался с ним, когда противостоял алчным чужакам, которые хлынули из Лондона осушать болотистые низины. Батюшка желал оберечь собственные интересы, а также права тех, кто с незапамятных времен пас там скот. Задача трудная, так как эти кровососы и воры творили свои черные дела под зонтом закона. Батюшка знал, что противостоять адвокату способен только другой адвокат, и потому этот Генри Кен много раз давал ему советы - всегда честные и полезные. Упорство одного, искусство другого вкупе с решительным сопротивлением фермеров и скотоводов привели к тому, что осушение шло медленнее, расходы были больше ожидаемых, а прибыли - гораздо меньше. Вот почему между мной и Томасом не могло не быть дружбы, ведь всем известно, что верность и благодарность линкольнширцев навеки нерушимы. Однако это не мешало нам составлять странную пару. Его отличала суровость истинного служителя Божьего: он редко пил, часто молился и постоянно высматривал души, которые мог бы спасти. Он создал для себя религию прошения, и хотя теперь он тверд в англиканстве и утверждает, что всегда был таким, я-то знаю, что в те дни он склонялся к диссидентству. Натурально, это навлекало на него подозрения в те дни, когда ненависть принималась за стойкое мужество, а мелочность духа - за свидетельство верности. Теперь я с некоторым стыдом сознаюсь, что в те дни мне очень больше он корпел над книгами, тем больше я откупоривал бутылок и заставлял его краснеть. Правду сказать, Томас подавлял в себе соблазн проводить время за вином и с девушками точно так же, как мне приходилось бороться, чтобы преодолевать благочестивый ужас, который в глухие часы ночи овладевал мной. А порой внезапная вспышка гнева или проблеск жестокости в его словах выдавали внимательному наблюдателю, что его доброта и кротость не были природным Божьим даром, но выковывались в тяжелой битве с тьмой в глубинах его души. Как я упомянул, Гров, на свою беду, терзал его столь постоянно, что однажды вечером битва эта была на краткий срок проиграна. При всем при том со мной Томас был неизменно терпеливым и внимательным, и мы были взаимно полезны, как это порой случается с людьми, чьи характеры прямо противоположны. Я давал ему советы в его богословских блужданиях, и, надо сказать, здравые, ведь теперь он епископ. А он с неиссякаемым терпением слушал в пятидесятый раз мое описание того, как я ухвачу Джона Турлоу и перережу ему горло. Я услышал, как он переводит дух, готовясь вновь меня увещевать. - Должен напомнить тебе, что прощение есть один из Божьих даров и что милосердие есть сила, а не слабость, - сказал он. - Вздор! - возразил я. - Я никому прощать не намерен. И он еще жив только потому, что у меня нет доказательства, которое необходимо мне, чтобы избежать обвинения в убийстве. - И тут я снова рассказал ему всю историю. - Беда в том, - заключил я, - что мне непонятно, как действовать дальше. Что ты об этом думаешь? - Ты хочешь узнать мое взвешенное мнение? |
|
|