"Н.Ф.Павлов. Демон" - читать интересную книгу автора

юноши, ни разочарованного мудреца; там давным-давно никто
не сидел; важные люди провалились сквозь землю, а на месте
их стояли такие же Андреи Ивановичи; ноги их не двигались
ни взад, ни вперед, а все шевелились, как будто имели
обязанность волноваться заодно с душою, как будто
спрашивали: Куда прикажете? Кто-то бросился в дверь, но
при этом общем смятении нельзя было различить, кто именно;
в таких смутных обстоятельствах легко ошибиться и принять
камердинера за чиновника, а чиновника за камердинера.
Тревога была фальшивая. Старик и молодой уселись опять, но
уже понапрасну: Андрей Иванович отменил вытяжку; он с
чувством собственного достоинства начал и сам
прохаживаться на пространстве аршина; для него не было уже
в этой комнате диких зверей, только в душе у него
гнездилась дума, способная поглотить целое существованье
человека. Все перебывали за дверью, все возвращались от
туда с явным расположением или насвистывать водевиль, или
задушить своего подчиненного. Оставалась очередь за
чиновником.
В комнате становилось просторней да просторней, и,
наконец, она до того опустела, что если б была ночь, то он
испугался б самого себя.
Долго пришлось ему томиться в пустыне приемной.
- Пожалуйте, - сказали и ему.
И для него отворилась дверь.
Андрей Иванович был не философ. Он в продолжение жизни
не работал над своей душой, чтоб приучить ее к
хладнокровному созерцанию человеческого величия. Он даже
под старость не верил еще, что все это суета. Ему некогда
было упражняться в мужестве и не у кого учиться не
устрашимости. В статской службе не то что в военной, все
одни перья, нет ни пуль, ни ядер, нет охотников лезть гру
дью вперед и хоть одному да вспрыгнуть на батарею, а по
тому и не настоит особенной надобности храбриться. Андрей
Иванович не бился головой об стену, чтоб лично для себя,
из собственного удовольствия вырвать с корнем из своей
груди какое-нибудь непристойное чувство: он, по примеру
других, пускал свое сердце на волю божью, это негодное
сердце, которое становится шире в присутствии четырнадца
того класса и ежится перед генералом. Следовательно, можно
вообразить, в каком положении находились его руки, ноги,
глаза, целый стан, целый образ божий, когда он шагнул в
дверь и очутился в генеральской атмосфере. Перед ним также
кабинет, также приют труда, но в другом роде. Солнце
светило в огромные окна. Что-то веселое, какая-то радость
оживляла угрюмую картину богатства. Не одни люди убрали
этот кабинет, само небо было к нему милостивей, чем к ка
бинету подчиненного, и посылало для освещения гораздо
больше лучей. Посередине стоял длинный стол, уложенный
книгами и бумагами. Много блистало на нем подсвечников с