"Константин Паустовский. Рувим Фраерман" - читать интересную книгу автора

от людей и кончая пространствами природы.
Подавляющее большинство повестей и рассказов Фраермана написаны о
Дальнем Востоке. Их с полным основанием можно назвать своего рода
энциклопедией этой богатой и во многих своих частях еще неведомой нам
области Советского Союза.
Книги Фраермана - совсем не краеведческие. Обычно, книги по краеведению
отличаются излишней описательностью. За чертами быта жителей, за
перечислением природных богатств края и всех прочих его особенностей
исчезает то, что является главным для познания края - чувство края, как
целого. Исчезает то особое поэтическое содержание, которое присуще каждой
области страны.
Поэзия величавого Амура совершенно иная, чем поэзия Волги, а поэзия
тихоокеанских берегов очень разнится от поэзии Черноморья. Поэзия тайги,
основанная на ощущении непроходимых девственных лесных пространств, безлюдия
и опасности, конечно, иная, чем поэзия среднерусского леса, где блеск и шум
листвы никогда не вызывает чувства затерянности среди природы и одиночества.
Книги Фраермана замечательны тем, что очень точно передают поэзию
Дальнего Востока. Можно открыть наугад любую из его дальневосточных
повестей-"Никичен", "Ваську-гиляка", "Шпиона" или "Собаку Динго" и почти на
каждой странице найти отблески этой поэзии. Вот отрывок из "Никичен".
"Никичен вышла из тайги. Ветер пахнул ей в лицо, высушил росу на
волосах, зашуршал под ногами в тонкой траве. Кончился лес. Его запах и
тишина остались за спиной Никичен. Только одна широкая лиственница, словно
не желая уступать морю, росла у края гальки и, корявая от бурь, качала
раздвоенной вершиной. На самой верхушке сидел, нахохлившись, орел-рыболов.
Никичен тихо обошла дерево, чтобы не потревожить птицу. Кучи наплавного
леса, гниющих водорослей и дохлой рыбы обозначали границу высоких приливов.
Пар струился над ними. Пахло влажным песком. Море было мелко и бледно.
Далеко у воды торчали скалы. Над ними серыми стаями носились кулики. Между
камнями ворочался прибой, качая листья морской капусты. Его шум окутал
Никичен. Она слушала. Раннее солнце отражалось в ее глазах. Никичен
взмахнула арканом, будто хотела накинуть его на эту тихую зыбь, и сказала:
"Капсе дагор, Ламское море!" (Здравствуй, Ламское море!)"
Прекрасны и полны свежести картины леса, рек, сопок, даже отдельных
цветов-соранок - в "Собаке Динго".
Весь край в рассказах Фраермана как бы появляется из утреннего тумана и
торжественно расцветает под солнцем. И, закрывая книгу, мы чувствуем себя
наполненными поэзией Дальнего Востока.
Но главное в книгах Фраермана - это люди. Пожалуй, никто из наших
писателей еще не говорил о людях разных народностей Дальнего Востока - о
тунгусах, гиляках, нанайцах, корейцах - с такой дружеской теплотой, как
Фраерман. Он вместе с ними воевал в партизанских отрядах, погибал от гнуса в
тайге, спал у костров на снегу, голодал и побеждал. И Васька-гиляк, и
Никичен, и Олешек, и мальчик Ти-Суеви и, наконец, Филька - все эти кровные
друзья Фраермана, люди преданные, широкие, полные достоинства и
справедливости.
Если до Фраермана существовал только один образ замечательного
дальневосточного следопыта и человека - Дерсу Узала из книги Арсеньева об
Уссурийском крае, то сейчас Фраерман утвердил этот обаятельный и сильный
образ в нашей литературе.