"В.Пашинин. Разведчики 111-й " - читать интересную книгу автора

знаю, можно ли так сказать - за тебя. Ты прав. Эта музыка может звучать на
фронте, хотя все же я остаюсь при своем убеждении: Бетховен сегодня
нужнее..."
Взяли второе письмо - о Шопене. Третье - Рембрандт. И все Павлову от
той же студентки. Но от какой? Ни адреса, ни фамилии, ни имени. "Целую..." и
закорючка. Конверты Павлов выбросил, а "треуголки", обычной в те времена, ни
одной...
Прочитали письма разведчики и долго сидели молча, не в силах вымолвить
ни слова. Илюшка Павлов... Его же знали совсем другим - таким, какими были
сами: едва окончившими ремесленные училища, не доучившимися в средней
школе - в общем, людьми, которые на вопрос о своей профессии гордо отвечали
"разведчик", и это было правдой чистой воды, потому что никакой другой
профессией еще не успели овладеть. А Павлов - вон он, оказывается, что знал!
И просто не верилось, не хотелось верить, что какой-то паршивый осколочек,
ну как булавочная головка, ударил в висок и унес жизнь такого парня!.. И
потому, что не хотелось верить, не хотелось помнить о тонкой струйке крови
на виске, кто-то сказал:
- А может, жив? Мы ж его не похоронили...
И тогда разведчики, как умели они это делать, в миг развернули бурную
деятельность. Бросились в штаб, добились того, о чем их сперва и слушать не
хотели, - права поехать на розыски друга. В армейские госпитали, в санбаты
направились они, на мотоцикле рванули за сотни верст от немецкой деревушки
Бадклейнен в Янув. Ни в санбатах, ни в армейских госпиталях - ничего. Не
поступал. В Януве - тоже. Не нашли могилы ни на братском кладбище, нигде.
Нет, не могли не выполнить обещания самоходчики! Они ведь тоже были
солдатами. Но вот доехали ли они до Янува? Трудно сказать... В те дни, когда
до моря оставалась полоска километров в пять, все ревело на ней и
переворачивалось с корнями.
Сразу же, как только простились у дороги с Павловым и взяли штурмом
какую-то новую высотку (теперь разведывать было нечего, все было ясно:
вперед и "ура"), залп шестиствольного миномета накрыл Гордея Лыкова и
Георгия Литомина. Литомину высадило руку из плеча - будто ее там и не было.
Но, поднявшись, постояв v сосны, он взвалил одной рукой на плечо раненного
осколком в живот Лыкова и, пошатываясь, пошел в санбат.
И опять высоты, и опять... Ранены Вокуев и Чистяков, убит Виктор
Михайлов. Ранены Китаев и Колышкин, убит Казьмин, Саша Казьмин, "маэстро",
"Брызги шампанского"...
Никто уже в те дни не заполнял строевых рапортичек. Писарь Волков,
повар Обросов - все были в бою. От веселой обозной команды остался один
Франц. В самом маленьком котле походной кухни варил г>стой суп из макарон с
тушенкой, запрягал пугливую лошаденку, которую била мелкая дрожь при близком
взрыве, и ехал к передовой. Его уже знали в дивизии и всюду пропускали.
- Товарищи, - оставив где-нибудь в укрытии кухню, бежал он к
разведчикам, - обед!
Был он малый точный, как часы. Приезжал ровно в полдень и в девять
вечера. И как-то так вышло, что за него-то больше всего и волновались
разведчики. "Сами - это ладно, это в порядке вещей. А вот он - это другое
дело! Ему-то зачем рисковать?" - думали разведчики. Как-то еще не доходило
до их сознания, что бежал Франц из гитлеровской армии не потому, что боялся
войны, а потому, что понял, на чьей стороне правда и кто повинен в гибели