"Еремей Иудович Парнов. Ларец Марии Медичи ("Следователь В.К.Люсин" #1) " - читать интересную книгу автора

походили, и кроме них Люсин обнаружил еще свечи, булавы и шпаги. Всего он
насчитал в колоде семьдесят восемь листов. Иного названия, как чертовы
карты, он для них не нашел.
Путеводитель по Ленинграду никаких явных пометок не содержал, а в
черном пакете лежали шесть совершенно одинаковых снимков какого-то рваного,
истершегося на сгибах манускрипта. Тонким старорежимным стилем рондо на
русском языке с ером и ятью было записано стихотворение.
Люсин прочел его два раза, облизал губы, потом, забывшись, достал
злополучную трубку и принялся упорно грызть мундштук. Прочел стихотворение в
обратном порядке, вздохнул и сказал:
- Все ясно, дамы и господа, а также дорогие товарищи... Более или менее
ясно. В этом смысле, конечно...
Сунув фотографии в пакет, он все уложил в папку и опять полез в
чемодан. Извлек оттуда коробочку с перстнем и переложил ее в папку.
Некоторое время молча сидел в кресле с весьма озабоченным видом, но вдруг,
точно на него снизошло откровение, вскочил и кинулся в ванную.
Все с вялым интересом следили за тем, что будет. Из ванной Люсин
вернулся со стаканом для полоскания, который он бережно нес на собственном
носовом платке. Поставив стакан на стол и осторожно вытянув из-под него
платок, Люсин стрельнул глазами по комнате и подхватил стакан для питья и
крышку графина. Все эти нехитрые изделия Гусь-Хрустального завода он уложил
в коробки с ватой, которые извлек из портфеля.
Эта работа далась ему, по-видимому, не так-то легко - затылок его
побагровел, а розово-лиловые пятна на носу обозначились ярче. Уложив коробки
в портфель, Люсин употребил платок по назначению. Покашлял в него и отер
себе лоб и затылок.
- Эту папку я забираю до конца расследования, - сказал он чиновнику. -
А остальные вещички можно сдать пока в камеру хранения. Давайте составим
опись.
Изнывавший от скуки чиновник на секунду оживился и робко спросил:
- Может, перепишем одну только папку? Ведь остальные вещи будут в
камере хранения.
Мысль эта показалась Люсину довольно здравой. Он подумал с минуту и,
как бы извиняясь, развел руками:
- К сожалению, таков порядок... Но мы быстро с этим справимся. Вроде бы
я все помню, потом проверим, не упустил ли чего.
Он достал из портфеля портативную машинку "Колибри", заправил в нее три
экземпляра и принялся бодро отстукивать опись. Но, дойдя до "Сигар гаванских
("Корона коронас") - 2 ящ.", он перестал вдруг печатать, поднялся и вновь
полез в чемодан. Достав эти самые "2 ящ.", он быстро раскрыл их один за
другим перочинным ножом. В первом ящике действительно, как снаряды, были
уложены длинные алюминиевые футляры с великолепными, золотисто-серого цвета
сигарами. Зато второй ящичек вместо тривиальных сигар порадовал хорошенькой
иконкой. Была она на гнутой доске и выглядела весьма старой, хотя краски,
слегка, правда, облупившиеся, сверкали удивительно свежо. Фон иконы был
светлый, как вечереющее тепло-латунное небо. Три синие фигуры с крыльями и
золотистыми нимбами вокруг голов сидели за овальным столом, уставленным
одними только чашами. В руках небожителей были длинные тонкие копья. Складки
их синих хитонов были очерчены схематично и резко.
Бесстрастная, не проронившая за все это время ни слова Женевьева