"Тим Паркс. Дорогая Массимина (Дорогая Массимина #1) " - читать интересную книгу автора

гладкую бронзу: колени, бедра, груди, руки и тонкое лицо, вся фигура
устремлена вверх. Он оставит ее у себя, черт возьми, если только не дойдет
до крайности. Возможно, даже купит для нее изящную подставку.
Моррис включил диктофон, с готовностью отозвавшийся тихим шорохом.
Если хочешь знать разницу, папа, между воровством и эксплуатацией, то
вот она: при эксплуатации жертва понимает, что ее дурят, как тебя дурят на
заводе, но жертва вынуждена мириться с этим, чтобы, как ты говоришь,
зарабатывать себе на хлеб насущный, и потому изо дня в день терпит
унижение. А кража - куда более благородная операция. Жертве воровства вовсе
нет нужды признавать свой крах, никто не глумится над ее гордостью и
свободой. Отсюда следует, что воровство куда честнее и нравственнее
эксплуатации.

Глава шестая

Первого июня отключили газ, что было вполне естественно, поскольку
Моррис так и не оплатил счет за зимние месяцы. Он этого ждал. Тем не менее,
это ожидаемое событие ввергло его в глубокую депрессию, в то беспросветное
уныние, что заставляет бежать из дома в поисках общества: учеников, соседей
и даже соплеменников из англо-американской общины с их нелепыми
вечеринками, где подают сосиски с пюре и дешевое вино. Готовясь к такому
сборищу, Моррис долго и тщательно подбирал одежду, не желая надевать ничего
дорогого, но в то же время стремясь выделиться из джинсово-футболочной
компании. Оказавшись в доме на улице Дьетро Дуомо, он забился в угол
обшарпанной гостиной, пытаясь выловить из пьяного трепа, нет ли у
кого-нибудь идей, как подзаработать деньжат летом.
Во вторую неделю июня школы закроются, да и большинство частных
учеников наверняка возьмут летний тайм-аут, обрекая эмигрантское сообщество
репетиторов на три месяца нищеты. Дабы сэкономить на плате за жилье, почти
все преподаватели отправятся автостопом в итальянскую глушь или, что еще
дешевле, укатят домой, чтобы снова собраться осенью, когда откроются школы,
а все те же убогие комнатушки и лачуги с готовностью распахнут свои
неказистые двери.
Летняя угроза, маячившая впереди всепоглощающей, исходящей жаром
пустотой, когда нечего делать и нечего тратить, ввергала Морриса в пучину
жалости к самому себе. Он бесприютный горемыка - вот он кто такой, и в этом
вся беда. Он сирота, в самом глубинном, духовном смысле этого горчайшего
слова. Он ничтожная тварь, ему неведомы ни достоинство, ни людское
признание. Ничтожество, которому недоступен отдых. Моррис представлял, как
проведут летний сезон благородные итальянцы из высшего общества, как станут
они дефилировать по тенистым городским площадям, бродить по залитым солнцем
берегам озер, выставляя напоказ ухоженные тела и сногсшибательные туалеты.
Бедность терпима в Англии, сердито объяснял Моррис худой хромоножке
Памеле Пиннингтон, уроженке Восточного Кройдона, этого лондонского квартала
нищих снобов. В Англии бедность не порок, вся страна носит ее личину,
богатые стыдятся собственных денег и прячут свою роскошь подальше от
людских глаз, тогда как бедные гордятся своими лишениями, словно это знамя
или боевые шрамы.
- Но в Италии бедны только глупцы, - вздохнул Моррис. - Здесь все
могут воочию убедиться, сколь восхитительна жизнь, когда есть деньги.