"И.Д.Папанин. Лед и пламень " - читать интересную книгу автора

истине: отец узнает, что нет перстенька, запорет до полусмерти. Вот она ко
мне и ластилась:
- Ванечка, родной, миленький, я тебя озолочу!
Какой там озолотит, если сама в прислугах с пятнадцати лет!
Я и нырял, нырял - до посинения. Наконец увидел его между камней.
Только черт его знает - этот ли, или его кто другой потерял?
Вынырнул, спросил:
- А какой он, перстенек твой?
- Позолоченный, с агатом.
- Этот, что ли? - протянул я его как можно небрежнее.
- Этот, Ванечка, этот! На тебе, Ванечка, на гостинцы, - невеста
вытряхнула мне на ладонь содержимое своего кошелька. - Замерз, чай, часа три
ведь рыскал.
В руке у меня была пригоршня меди, целое богатство: 70 копеек!
Жизнь нашу скрашивало море. Море снабжало нас не только углем,
случайным заработком, рыбой, но и мидиями! Самыми вкусными, мясистыми они
были осенью. Брали мы с Яшей мешки и шли к морю. Ветер холодный,
пронизывающий, а вода и того холоднее. Нырнешь к сваям - такое ощущение, что
попал в кипяток. Отдираешь мидии одну за другой, вынырнешь, побегаешь по
берегу.
Не раз мать мечтала вслух: "Вот доживем до счастливых дней..."
До счастья она не дожила, умерла тридцати девяти лет. И даже ее
карточки у меня нет. Как-то - я уже работал - шли мы с ней мимо фотографии.
- Мама, давай сфотографируемся!
- Что ты, Ваня, это каких денег будет стоить! Давай уж сделаем это,
когда доживем до лучших времен.
Не увидела она лучших времен.

... О политике в семье никогда разговоров не было. Но первый урок
настоящей политики я получил опять-таки от матери.
Революцию 1905 года я встретил мальчишкой и, подобно всем моим
сверстникам, мало что понял в событиях тех дней. Мы были вездесущи,
севастопольские ребятишки, как, впрочем, парнишки всех портовых городов, да
и не только портовых. О новостях мы порой узнавали раньше взрослых, хотя и
не могли оценить значение происходившего. Но все же в детской душе
оставались впечатления, накладывались одно на другое. Так исподволь
формировалось мировоззрение.
Весь 1905 год в Севастополе был неспокойным, а к осени события приняли
грозовой характер. 18 октября была расстреляна демонстрация. На похороны
погибших собрался весь Севастополь - более 40 тысяч человек. Над могилами
убитых лейтенант Петр Петрович Шмидт поклялся довести до конца дело, за
которое погибли рабочие. В те дни я впервые услышал это имя.
Город забурлил. Бастовали почта, телеграф, порт. Все население города
высыпало на улицу, шли митинги, демонстрации. 11 ноября восстали матросы и
солдаты. Во главе восстания стал лейтенант Шмидт. Он поднял на крейсере
"Очаков" сигнальные флаги: "Командую флотом. Шмидт". Севастопольские
мальчишки хорошо знали язык сигнальных флагов и первыми читали все новости,
разносили их по городу.
"Очаков" призывал все корабли присоединиться к восстанию. Но его
поддержали лишь минный крейсер "Гридень" и контрминоносцы "Свирепый" и