"Вера Федоровна Панова. Собрание сочинений в 5 т (т. 2)" - читать интересную книгу автора

Глава четвертая

МАТЕРИНСТВО

...Кто-то громко позвал ее, она проснулась и села на постели. Была
глубокая ночь, темнота, покой. Леня спал, ровно дыша. Через открытую дверь
из кухни доносилось однообразное звяканье ходиков. Стена, возле которой
стояла кровать, выходила в кухню, к печке, и была теплая, почти горячая.
Дорофее уютно было сидеть между теплой стеной и покойно спящим мужем.
Ей хотелось спать, но она сидела и ждала, когда повторится зов,
разбудивший ее. Он не приснился ей. Он непременно должен был повториться.
Она ждала, позевывая и улыбаясь.
И зов повторился: она ощутила мягкий и сильный толчок в животе, и,
всевластный над нею, живущий в ней, у нее под сердцем повернулся ребенок.
Она сладко засмеялась и охватила руками этот твердый, еще небольшой
живот, уже не принадлежавший ей.
До тех пор была только тошнота, тяга к соленому, коричневое пятнышко,
ни с то ни с сего выступившее на скуле, и внезапный обморок, когда она
упала в цехе и разбила подбородок о чугунную плиту - по счастью, остывшую.
Она думала, что только аристократки, о которых она читала в романах,
падают в обморок, а с простыми женщинами этого не бывает; и удивилась,
очнувшись на полу, головой и плечами на коленях у товарки, мокрая от воды,
которою ее опрыскивали, бессильная, с болью в подбородке и звоном в ушах -
длинный, бесконечный звон, будто кто-то не переставая давил на кнопку
звонка.
Подбородок скоро зажил, остался маленький розовый шрам; это была его
отметина, как и коричневое пятно. Он еще не шевелился, его вроде и не
было, она еще не загадывала, мальчик или девочка, - но он уже метил ей
лицо своими метами, и требовал соленых огурцов, и заставлял ее спать так
много, как она никогда не спала.
А теперь он позвал ее, он повернулся с силой, чтобы она хорошенько
почувствовала, и громко сказал: "Имей в виду, я тут".
И она сонно смеялась, охватив руками живот и низко склонив голову.
- Я знаю, что мне надо, - продолжал он. - И делаю то, что мне надо. И
я самый главный, чтоб ты знала.
Все отодвинулось от них. Ни звяканья маятника не стало слышно, ни
Лениного дыхания. В теплыни и темноте был он, и она при нем.
- Ты какой? - спросила она сквозь дрему. - Как тебя зовут, моя
деточка?
Но он не ответил, он, видно, уже устроился, как ему было удобно, и
сказал все, что ему требовалось сказать; и теперь молчал. И она, не
дождавшись ответа, уснула над ним.


Серьезная и строгая, готовая на муки, ехала она в больницу. Глаза ее
запали и горели, как свечи, от ожидания и тайного страха.
Они ехали с Леней на извозчике. Город выставлял для обозрения свои
вывески и перекрестки. Солнце светило. Базар кишел народом. Все это в тот
день не имело для Дорофеи никакого значения. Имело значение только то